Служба, по счастию, к концу подходила, а когда кончилась, царь тронул своего оруженосца за локоть и сказал шепотом:

— Пошли тюремным сидельцам милостыню подавать.

И возблагодарил князь Василий в безмолвной молитве Господа, что взял денег с собою.

Хождение по тюрьмам было долгое. Иван Васильевич совершал подаяние молча, помалкивал согласно с государем и его оруженосец.

Обойдя тюрьмы, привел государь князя Василия к Константиновским воротам, где в Отводной башне помещался застенок и где в стене были понаделаны каменные мешки для татей и самых лютых врагов царя. Один сиделец крикнул из ямы:

— Будь милосерден, царь Иван! Я уж столько сижу, что рубаха на мне сгнила. Холодно в яме!

— Пожаловал бы тебя, — сказал царь, — да на мне самом одна ряса и есть.

Не подумавши, по сердечному движению, князь Василий скинул с себя кафтан да и кинул просителю.

— Вот и подал тебе Господь! — сказал сидельцу царь. — Сиди — не тужи. Да не забудь о здравии князя Василия Ивановича Шуйского помолиться. Щедрый человек. И мне слуга добрый.

Князь Василий до земли царю поклонился, а тот прибавил:

— Отдохнул я с тобой душою, князь. Поезжай спать с Богом. А у меня, у грешного, дела, не хватает дня для всех царских дел. Веришь ли, устал я царствовать…

— Государь, погибнем без тебя! — воскликнул Василий Иванович.

Грозный, огромный, в черном, на белой стене был как столпник. Князю подвели коня, и когда Василий Иванович, поклонившись государю, сел в седло и, шевельнув уздою, поскакал, царь вдруг крикнул вдогонку:

— Не без меня, а со мной погибнете!

Сердце сильней ума. Умом Василий Иванович понимал: нечаянно попал царю на глаза, случилось то, чего надо было страшиться, а сердце, как малый ребенок, радовалось — царь добрым словом пожаловал. Похвалил!..

Отоспавшись после ночного хождения, с легкой душой поехал на Пожар, в торговые ряды, купить Василисе ожерельице, авось подобреет.

Видно, в счастливую пору вошел. В первой же лавке кинулись ему в глаза бусы из синих камешков, держащих в себе чудный таинственный огонь. Спросил цену. Купец заломил, да так, словно ему прогнать хотелось покупателя. Василий Иванович вздохнул, принялся разглядывать стеклянные бусы. Тоже ведь блестят.

— Степеннейший! — раздался вдруг молодой веселый голос. — А ведь ты не прав! Пошто обидел князя? Аль не ведаешь, князь Шуйский у великого государя — первый рында!

Василий Иванович узнал в добром веселом молодце Бориса Годунова. Борис служил у царевича Ивана Ивановича рындой с копьем, был вторым после брата Андрея.

Купец проворно поклонился Василию Ивановичу и подобрел.

— Князю Шуйскому — почтение и многие лета. От князей Шуйских купечество всегда видело благоволение и защиту.

— Так что ж ты, сукин сын, такую безбожную цену за стекляшки свои запрашиваешь?

— Борис Федорович! — поклонился купец с достоинством. — Сии камешки редкой красоты. Цену я, грешный, может, и завысил, но не намного.

— Ты свою песню оставь. Сколько взаправду просишь?

— У меня таких денег нет, — поспешно сказал Василий Иванович. — Куплю стеклянные.

— Ты слышишь?! — закричал на купца Годунов. — Чтоб рында с большим саадаком покупал стеклянные бусы! Да разобьет тебя гром!

— Не гневи Господа, добрый человек! — сказал купец рынде с копьем, перекрестился, взял бусы и подал Шуйскому. — Сколько сам даешь?

Денег у Василия Ивановича и впрямь было на стеклянные бусы, Годунов столько и предложил.

— И твое такое слово, князь? — спросил купец Шуйского.

Василий Иванович насупился, принял бусы и назвал две трети запрошенной цены.

— Спасибо, князь! — обрадовался купец. — Шуйские они и есть Шуйские. Бери сию красоту. Возьму же с тебя четверть цены.

— За деньгами прошу ко мне домой пожаловать, — сказал Василий Иванович. — Таких денег не ношу с собой.

Годунов смотрел на князя веселыми глазами. Посмеивался.

— Зря ты, Василий Иванович, мой торг сбил. Он бы отдал камешки, как ему сказано было.

— Да ведь это сапфиры!

— Подумаешь! — и, зыркнув по сторонам, вдруг сказал: — Царь-то, Иоанн Васильевич, бежать собрался.

У Шуйского от ужаса вытянулся нос.

— Думаешь, брешу?