– Послушайте, – мягко произнес Манн. – Не нужно бранить себя за то, что вы не смогли… Какая разница… После вашего первого рассказа я подумал, что, если ваше дежа вю выбрасывает вас в ветвь номер два, то ваше же дежа вю в той, другой ветви, скорее всего выбросит вас обратно, но из-за разницы в ходе времени вы вспомните себя самого не в настоящий момент, а в прошлом или будущем. Разве не более вероятно памяти вернутся по уже существующему каналу воспоминаний, чем вспоминать новый?

– Примитивное рассуждение дилетанта… – пробормотал Антон, не желая мириться с очевидным промахом в собственных рассуждениях.

– Но верное?

Антон не хотел соглашаться сразу.

– Да, – вынужден был признать он минуту спустя.

– Вот, – удовлетворенно произнес детектив. – Именно потому среди бессмысленных и глупых предсказаний у ясновидцев есть абсолютно точные. Их память совершает движение по кругу…

– По петле, – механически поправил Антон.

– По петле, – повторил Манн. – И всякий раз то, что вы вспоминаете, ваш мозг интерпретирует по-своему. Эпизоды представляются случайными, логически не соединимыми, потому что… ну, для вас основным переживанием стала баржа мамаши Кузе и история ее…

Манн перевел взгляд на Анну и не смог закончить фразу. Девушка смотрела на него во все глаза, она была бледна, пальцы ее беспокойно рисовали на поверхности стола невидимые узоры.

– Эсти покончила с собой, – сказала Анна.

– Эсти покончила с собой, – повторил Манн. – Поймите, Анна, вы не можете быть ею, это физически невозможно. Она жила в Амстердаме, пусть не одновременно с вами, вы жили в Израиле, да, но ведь обе в этой нашей реальности. Невозможно, чтобы вы были с ней одним человеком. Когда вы приехали в Амстердам?

– Пять лет назад. Да. Но я вспомнила, как…

– Дежа вю. У вас оно возникает не так часто, как у Антона. В первый вечер я привел Антона в церковь святого Юлиана – у меня еще не было толкового плана, я просто хотел представить, как действует его дежа вю, и действует ли вообще, может, он просто…

Антон беспокойно заерзал, но Манн положил ладонь на его колено и призвал к спокойствию.

– Он вспомнил, – продолжал Манн. – Он вспомнил вас, Анна. То есть, не вас, а Эсти, с которой был знаком в другой ветви многомирия. Он назвал вас по имени, он вас хорошо знал и… он вас любил.

Анна бросила исподтишка быстрый взгляд на Антона и опустила голову.

– Тогда я еще не мог сопоставить ваше имя с именем дочери мамаши Кузе. Но я знал, что встречал его, имя довольно редкое, даже по нашим многонациональным амстердамским понятиям. Но где и когда… Луна, молитва, страх… Три слова, которые Антону показались кодом. Я не мог найти Эсти, не зная, кто это, но девушку из церкви святого Юлиана я отыскать мог. На следующий день мы с Кристиной отправились… я по галереям, где мог выставляться Ван Барстен, а Криста – по редакциям амстердамских газет и журналов, где у нее множество знакомых. Конечно, мы предварительно поискали в интернете, но получили только общие и давно знакомые нам сведения о художнике… я вам рассказывал, Антон.

Луна, молитва, страх… Я ходил по галереям, говорил, смотрел на картины, а слова эти не выходили у меня из головы. Потом позвонили вы, Антон, и рассказали о судне мамаши Кузе, о выстреле, и тогда…

Нет, все равно не сразу. Сначала я подумал, что кораблик не может быть связан с убийством, а выстрел… мало ли в какой еще реальности мог раздаться злополучный выстрел, да и был ли это выстрел вообще – может, у кого-то прокололась шина? И не проверишь, верно? В реальном домике реальной мамаши Кузе не происходило ничего существенно важного для расследования.

Я так думал, и тогда только в голове щелкнуло. Эсти. Так звали погибшую дочь матушки Кузе. Она… Простите, Анна…

– Ничего, – пробормотала Анна, – я уже прошла через это.

– Да… Позвонила Криста, ей рассказали эту историю с гораздо большими подробностями, чем знал я. Я спросил: почему тебе рассказали именно это, какая связь… Тогда и оказалось, что Ван Барстен… Эсти была у него натурщицей, а это профессия хотя и престижная в нашем художественном Амстердаме, но и довольно рискованная. Художники – народ очень своеобразный.

– Наркотики? – спросил Антон. Мог и не спрашивать – цепочка причин и следствий, раньше недоступных его пониманию, начала выстраиваться в сознании.

– В том числе, – кивнул Манн. – А еще…

Он запнулся.

– А еще проституция, – неожиданно высоким и звонким голосом произнесла Анна и прямо посмотрела Антону в глаза. Он не отвел взгляда, хотя и почувствовал, как что-то сжалось в груди. Может, сердце, а может, сама душа сжалась в комок, чтобы не понимать того, что было сказано.