Стихотворения
вернуться

Григорян Ованес Ервандович
Шрифт:

Сухбат Афлатуни. Три церкви. Из грузинских преданий

ТРИ ЦЕРКВИ

1
и вот однажды обедни после когда открыты еще двери церкви и пахло ладаном и пасся ослик и пес шуршал полуденной цепью и расходились прихожане и луч качался в тумане жарком — вбежала лиса в самую церковь Бог ведает как это удалось ей схватила зубами грошовую свечку и к выходу бросилась рыжая гостья может голодна была или оборотень так старики говорили но вдруг у выхода окаменела и церковный сторож что был напуган обратился к Богу упав на колени избавить святое место от каменной куклы нехорошо когда в церкви лисы или изображения завелись их и внял Господь его молитве лиса ожила — свечку бросила и убежала — возле калитки проводили ее взглядами пес и ослик с тех пор церковь назвали церковью Лисы во Дверях — Мелискари я там был — молитву сотворил лисы не видел — историю записал
2
и вот однажды на полях Двани когда жнецы с утра хорошенько поработав собрались перед котлами где призывно булькала им похлебка только разливать — вдруг громко каркая заметалась ворона: кар — кар! не заметили — мало ли что низко летает каркает и дождем сыплет перья прочитав молитву разлили по мискам а ворона мешает им ну и стерва повар бросил камень чтоб прекратила раскаркалась тут — слушать противно ворона отлетела — потом р-раз! и прямо в котел бросилась и сварилась конечно жнецы обступили да неприятно испоганенную пищу уже не поешь ты кто шутит кто разводит руками плюется что делать? вылили из котла всё и о диво! рядом с кусками мяса и — не за столом будет сказано — птичьим трупом лежала выплеснутая змея ядовитая очень и довольно крупная в честь спасенья от отравы там церковь построена Воронья церковь так и назвали Воронья ее развалины видны поныне островерхий купол что клюв вороний остатки стен как вороньи крылья и старик-чернец застыл на пороге я там был — молитву сотворил с чернецом выпил — историю записал
3
там где кончался Цицианский лес и начинались степи Саджавахо случился бой — дым достигал небес шипела кровь и смешивалась с прахом потом решили там построить храм и замесили глину для постройки но белый камень для церковных стен окрасился той глиной точно хною назвали церковь Красною затем — к той Красной церкви каждою весною стекается народ — там свечи жгут все те кто на войне лишились близких зажги и ты — пусть кровные твои в степях не погибали Саджавахо и леса Цицианского ручьи не провожали их в долину мрака зажги и ты — пусть даже их война и не затронула промчавшись мимо — зажги и ты — и ухо приложи где — слышишь? — в кристаллической ночи внутри камней пульсирует живи живи люби храни теряй молчи я там был…

Геворг Гиланц. Со взглядом, влюбленным в небо

«Первая моя любовь…»

Первая моя любовь говорила по-русски. К ним мы приезжали в гости, в Москву — Мавзолей, Царь-пушка… А потом мы поссорились, из-за белого карандаша… Потом я, «профессор» нашей улицы, в первом классе влюбился в Луизу — учительницу русского языка: она была очень красива… И Луиза любила меня тоже, говорила, что я хорошо у нее учусь… Но потом она начала надо мной издеваться: поднятую руку мою не замечала, а живот ее стал быстро и уродливо раздуваться… Однажды, когда Луиза особенно долго не замечала мою поднятую руку — кстати, единственную в классе, и возглас «можно, я!..» не помог, я разозлился, и я… Я ударил кулаком по тому месту, что выводило меня из себя… Что началось! И в поплывшем тумане орущих лиц я увидел виноватое лицо мамы. Я был подавлен своим поступком и в школу не ходил, пока на третий день не пришла к нам Луиза Александровна… Они долго говорили с мамой, и я слышал, что «с плодом ничего не случилось»… Луиза позвала и сказала, что любит меня, чтобы я ходил в школу, потому что мне дается русский, чтобы я продолжал… И я понял, что больше не увижу ее, и сердце заныло… Я не смог сказать ей «прощайте» И одно слово я ей еще должен…

ИЗ ЦИКЛА «ДЕТСТВО»

Майла [1] наша не была бы майлой, если бы не было голубятни… С залихватским свистом на губах и острым взглядом, вскинутым в небо… Гегам — мой рослый друг. В небе мы видели только точки, а он — знал точно, где чей, кто какого цвета. Меня тоже начало затягивать — хотел научиться так же свистеть… А потом и меня захлестнула дикая страсть гонять голубей. …………………. Облачным днем, спрятав за пазуху голубя Гегама, я вбежал к себе во двор. Смутное чувство вины сжигало меня, тревогой взорвав виски. Следом пришел Гегам — худой, с пронизывающим насквозь взглядом. «Дружок, обета ты случаем еще не давал?» [2] «Нет», — ответил я. Отвалил мне по шее. Беззлобно, — не стоило отвечать. Темная тень тревоги, накрывшая душу, испарилась вместе со слезами, истаяла внутри. «Отдай», — приказал Гегам и, войдя в голубятню, схватил сизаря. Хотел свернуть ему шею, Я взмолился: «Не надо». Взглянул мне в глаза: «Да не стоит это того, чтобы…» «Не надо», — взмолился я. «Ну, держи, — протянул мне птицу, — я пошел». «Нет, Гег, я больше никогда не буду гонять голубей». Посмотрел испытующе, понял, наверно, что и вправду не буду: «Погляди, как станет кувыркаться в небе…» И подбросил. И взмыл этот тахлачи [3] , взмыл и смешался с голубями Пепана. «Уведет», — огорчился я. «Пусть. За этим голубем я не пойду». И ушел, со взглядом, влюбленным в небо. …………….. И позже Гегам, битый жизнью так, что его принимали за моего деда, когда уже у него была дочь на выданье — он не отводил глаз от неба, и теперь он там — в небесах, вместе с Пепаном, которого многие считали бездельником за то, что, имея взрослых детей, он пропадал в небесах вместе с голубями… И стал он орлом. Как и все ребята из «Орла-13» [4] , он считался пропавшим без вести. Но в ролике, что скачал с Ютуба, кроме его бороды, я увидел крылья, и он там — вместе с Гегамом — парил среди голубей. Они парили, и плавилась душа свинцовой тяжестью того тахлачи, взлетевшего с нашего двора и севшего на крышу Пепана.

1

Небольшая улица (турецк.).

2

Голубь (наряду с овцой) — одно из жертвенных животных в Армении, где сохраняется языческий обычай давать обет и приносить в жертву животных.

3

Танцующий, кувыркающийся в небе голубь.

4

Отряд армянских добровольцев, которые воевали и погибли в Карабахе в 1991–1994 гг.

ДЕВУШКА И ПЕС

С ума сошли и девушка, и лес, Их ветер потрепал сполна: Волос и листьев золотой замес, Небрежно грудь обнажена. Слепыми космами облеплено лицо, За пазухой бесчинствует сквозняк, О, друг мой ветер — ласковым серсо У ног не сложится никак. А девушка предпочитает быть Среди других бродячим псом… Изменник-ветер проявляет прыть, Гоняясь за хвостом. Не объяснить, должно быть, как душа Цепляется за каждый ствол, Устал я выть, луну свою ища, Хотя уже наполовину — волк. Ты — сумасбродная охотница ветров, Я — сирый пес, один, как перст, И, кажется, — бесплоден лес стволов И бесприютен этот свет. Обнимемся, и ветер пусть ревет, Прикинемся ты — деревом, я — псом, Пустая осень пусть себе идет, Бесплодно все, что бережем на слом.

Ованес Григорян. И Господь пожелал написать…

ТАК ЭТО БЫЛО

И Господь пожелал написать БЛАГОДЕНСТВИЕ на твоей земле — из конца в конец, но, увы, это слишком длинное слово не влезло в границы твоей земли… И Господь пожелал написать УМИРОТВОРЕННОСТЬ, но, увы, это слово тоже оказалось длинным и даже его половинка не влезла в границы твоей земли… Что оставалось Господу? Оставалось короткое слово БОЛЬ, оставалось короткое слово СКОРБЬ, оставалось короткое слово ПЛАЧ, потому что только они и могли уместиться на этом клочке земли…

ЗАВЕЩАНИЕ

Увы, я дожил до таких времен, когда на нашей одряхлевшей планете все кончается: пересыхают реки и озера, океаны превращаются в моря, а моря — в болота, леса вспыхивают и обугливаются, как сухие спички, а теперь уже поговаривают о том, что нефть и газ тоже на исходе… Увы, не осталось ничего, что я мог бы завещать потомкам — ничего, или почти ничего, что можно продать или положить в банк и спокойно жить на проценты. Пожалуй, единственное, что еще имеет какую-то цену, — это наша сморщенная старушка-планета, которая постепенно замедляет бег, как выдохшаяся кляча, надеюсь, скоро и вовсе остановится, и в эту минуту я с легким сердцем вам оставлю ее в наследство как недвижимое имущество.