— Наверх я не могу. Это нам запрещено генеральшей, но я совсем не против вашего солдата.

— А почему запрещено?

— Потому, что туда ходят разные важные лица и они не хотят, чтобы их видели там.

— А-а, это резонно. А кто же эти важные лица?

— Я не знаю, я их не видала, тем более что эти господа ходят не через пивную, а со двора соседнего дома.

— А девушек знаете?

— Знаю тех, которые иногда спускаются в пивную.

— А остальных?

— Остальных — нет, потому что они боятся, чтобы о них не узнали родные.

Я поговорил с немкой еще минут десять. Было ясно, что она ничего не знает и даже не догадывается о том, что происходит на четвертом этаже. Я успокоил ее, сказав, что ей придется переночевать в комнате старшины, тем более что Глебов ночью выедет со мной по делам.

— А утром я смогу уйти отсюда?

— Конечно, я бы и сейчас отпустил вас, но уже поздно, и первый же патруль заберет вас, — объяснил я Марианне.

В полночь пришел Насс. До половины второго мы рассматривали план дома № 36. Когда все было изучено, я вызвал усиленный патруль и, назначив командиром Глебова, разъяснил бойцам их задачу. Потом пошел в комнату, где спала Марианна.

— Кто это? — сонным голосом спросила разбуженная немка.

— Это я, не бойтесь, — негромко сказал я.

— Сюда нельзя, я не одета. Какие, однако, вы все мужчины шалуны! — игриво сказала Марианна, открывая дверь.

Я вошел в комнату. Ее горячие, полуобнаженные руки встретили меня в темноте.

— Я не за этим, дорогая фрейлейн, — отстранил я ее, зажигая свет. — Одевайтесь, сейчас вы поедете с нами.

— Куда? — надевая на себя платье, пугливо спросила Марианна.

— В бир-халле. Нам нужно подняться наверх. Вы будете с нами, и, если нас окликнут, вы назовете себя. Понимаете? Но так, чтобы никто не догадался, что вы не одни.

— Но госпожа генеральша завтра же уволит меня с работы.

— Не беда! Я вам предоставлю место и лучше и спокойнее, чем в ее пивной. Словом, вы понимаете, в чем дело? Там, наверху, прячется пара любовников, которых мы должны накрыть на месте…

— Я… понимаю, — застегивая дрожащими руками пуговицы и кнопки, пробормотала немка.

Увидя Насса и наряд солдат, она что-то сообразила и сразу успокоилась.

— О-о, теперь я не боюсь, господин офицер, — уже кокетливо сказала она. — Я не знаю, какую вы хотите поймать там пару, но я все равно помогу вам.

Луна зашла за облака. Стало темно и прохладно.

Мы вышли из комендатуры и без шума прошли по Гогенлоэштрассе. Вот и дом № 36. Насс и Глебов развели по местам солдат. Открыв дверь, мы тихо стали подниматься по лестнице. Второй, третий, четвертый… Я осветил фонариком черную дубовую дверь с медной дощечкой: «Фон Таубе». Насс и солдаты стояли за мной. Одну за другой старшина попробовал четыре отмычки — дверь не отворялась. Тогда он взял плоскую, с вращающейся бородкой — дверь немного подалась, но не открывалась. Помогая ему, я просунул руку и перекусил цепочку стальными щипцами. Отодвинув приставленные изнутри диваны, мы проникли в приемную. Надо было действовать быстро. Я осветил фонариком коридор и шагнул в первые же двери.

— Кто там? — раздался женский голос.

Я закивал головой Марианне.

— Это я, Марианна, к вашей милости, госпожа генеральша, — быстрым и почтительным шепотом произнесла немка.

— Спальня госпожи генеральши не здесь, ее комнаты дальше, — полуотворяя дверь, сказала девушка в ночной рубашке и в накинутом поверх халате.

Увидя нас, она взвизгнула и завопила таким голосом, что таиться уже не было необходимости.

В коридоре раздались шаги. В одной из комнат что-то зазвенело. Послышались женские крики. Зажегся свет, и в одну секунду все заведение госпожи Таубе превратилось в потревоженный муравейник.

Мы заполнили весь этаж. Вой и крики немок переполошили дом. В этажах стали вспыхивать огни. Кто-то кричал в пролете лестницы. Во дворе показались мечущиеся люди.

— Что такое, что случилось? — появляясь откуда-то из глубины коридора, бросилась мне навстречу представительная женщина в голубом халате и кружевном чепце.

Это была та самая «великосветская дама», которая так недавно была у меня на приеме.

— Господин комендант! — делая скорбные, недоумевающие глаза, воскликнула она. — Что это значит? Врываться ко мне, среди ночи…

— Где ваша комната, сударыня?

— Вот она, к вашим услугам, господин офицер, но я все же не понимаю… — несколько театрально, но вместе с тем очень спокойно сказала хозяйка.

Я вошел в комнату. Большой орехового дерева трельяж. Изящный туалетный столик с массой благоухающих флаконов, дорогих безделушек, фарфоровых пудрениц и пуховок стоял возле кровати. Две расписные японские вазы с цветами виднелись на окне. Розовое стеганое одеяло, все в кружевах и лентах, было небрежно наброшено на взбитые белоснежные подушки. Один край одеяла низко свисал с кровати, касаясь своими лентами пола. Зеркала отражали большой портрет какой-то дамы и ковры, разостланные по комнате. Возле изголовья стоял шестиугольный перламутровый столик, на котором еще дымилась чашка горячего кофе и стояла тарелочка с бисквитом.