Его уже нет с нами почти четыре года. И, как это часто бывает, его уход только подчеркнул, оттенил важность личности в контексте украинской поэзии периода перелома столетий.

Он появился в украинской поэзии где-то в начале 1980-х, по крайней мере для автора этих строк. Выглядел как настоящий поэт — длинные волосы, худощавая фигура, очки. Два-три года разницы (в его пользу) только подчеркивали в глазах младших по возрасту его значимость. Первая книга Рымарука называлась «Высокая вода» — она увидела свет в относительно свободные годы, когда сотрудники издательств уже не так пристально искали двойное и тройное значение в самых простых фразах и предложениях. Тогда и пришли к читателю первые «восьмидесятники» — Василь Герасимьюк, Иван Малкович, Светлана Короненко. Игорь был среди них — среди первых.

Но Рымарук не только блестящий версификатор и глубокий философ. Игорь сделал нечто большее: он практически создал наше поколение. Прежде всего, это именно он, а не кто-то другой, составил, отредактировал и подготовил к публикации знаменитую антологию с названием «Восьмидесятники» — сорок имен, составлявших в то время еще не окрепший костяк новой, уже не советской украинской поэзии. Книга вышла в Канаде, в далеком Эдмонтоне. Издал ее KIUS — Канадский институт украиноведческих студий. Позже были и серьезные статьи об этом издании, и банальные обиды тех, «кого не взяли», — но Игорь действительно сделал, совершил это: сформировал поколение. Далеко не каждый поэт может записать себе в актив такое достижение. Игорь Рымарук имел на это право и как поэт, как талантливый редактор, — а такой талант встречается гораздо реже писательского.

Благодаря мягкому и ровному сангвиническому характеру Игорь не имел и не мог иметь врагов, недоброжелателей. Люди любили или по крайней мере уважали его. Он никогда не обидел, не унизил другого поэта при обсуждении чужого творчества. Хотя вкус имел тончайший и фальшь чувствовал за версту. И сказать об этом — редкостное свойство! — умел тихо и убедительно, ни на йоту не оскорбляя автора. В то же время чувство юмора у Рымарука было ярким и сильным.

Он не был публичным поэтом, хотя свои (да и чужие) стихи читал красиво — негромко и проникновенно. Но что еще важнее — он умел слушать, когда читали другие. На него ориентировались, его реакция была важной и ожидаемой. Не печатный отзыв, а сказанное в глаза, по горячим следам замечание почти всегда поражало глубиной видения и ясностью восприятия.

В жизни он дружил с Василем Герасимьюком. Ни в какие литературные объединения и группы (кроме очень недолго просуществовавших «Псов святого Юра») Игорь Рымарук не входил принципиально. А с Герасимьюком их объдинял возраст (всего лишь около двух лет разницы) и общие взгляды на литературу. Мы, поэты помладше, уже в конце 1980-х относились к Игорю и Василю как к мэтрам. Слово каждого из них имело огромный вес в нашей внутренней «тусовке». Это должно быть знакомо каждому, кто грешил сочинительством, — когда мнение старшего товарища равно вердикту высшего суда и либо повергает в уныние, либо возносит все естество молодого поэта к небесам.

Игоря Рымарука нет с нами, но он остался надолго — если не навсегда — неотъемлемой частью пейзажа украинской поэзии. И его незримое присутствие будет ощущаться еще очень долго. Как минимум — несколько поколений.

Александр Ирванец