С того дня, когда он получил «Фоку», у него уже не было сомнений в осуществимости его дерзкого замысла. Корабль для моряка – единственная реальность, которая верней всех векселей господина Суворина и лучше самых шумных воззваний, составленных деятелями комитета.

13 июля Седов подал рапорт начальнику Главного гидрографического управления:

«Прошу ваше превосходительство, не признаете ли возможным войти с ходатайством перед его высокопревосходительством морским министром об отпуске меня в первую русскую экспедицию к Северному полюсу, отправляющуюся в настоящем 1912 г.

Не признаете ли также возможным, ваше превосходительство, ввиду того, что экспедиция с материальной стороны обставлена бедно, исходатайствовать мне, в случае разрешения отпуска, и сохранение какого-либо содержания от казны» {35}.

Это уже не докладная записка, в которой Седов ни о чем не просил. Здесь все точно и соответствует форме. 30 июля главный морской штаб утвердил отпуск с сохранением содержания на два года. Седов получил свободу действий.

Последние дни в Архангельске полны тревог, мучительной мелочной борьбы, дрязг, доводящих до отчаяния.

Седов надеялся вывести «Фоку» в море не позже 14 августа. Лето в Арктике коротко, и, если хочешь в одну навигацию достичь Земли Франца-Иосифа, надо спешить, чтобы льды, сплотившись, не преградили путь.

Но комитет в Петербурге, должно быть, не понимал этого и не торопился с высылкой заказанных консервов, измерительных приборов, аппаратуры для научных наблюдений. Морское министерство обещало прислать радиотелеграфиста с аппаратом, но почему-то задержало исполнение обещанного. Сообщили, что встретилось затруднение с устройством отпуска телеграфисту.

Наконец, Седов назначил день выхода – 21 августа. Все, казалось, было готово. В двухэтажном свежевыстроенном домике жили в ожидании отплытия участники экспедиции и матросы – некоторые с женами, приехавшими проводить «Фоку». На дворе, в загородке, отчаянно лаяли и грызлись сибирские лайки и архангельские собаки неизвестной породы. С ними возился матрос Григорий Линник {36} , опытный каюр [10] с Дальнего Востока, явившийся к Седову в Петербурге, когда в газетах появились первые заметки об экспедиции на Северный полюс.

В просторной проходной комнате первого этажа на большом столе ожидали перенесения на судно хрупкие и капризные приборы – целая гора блестящего металла и стекла. Здесь были тяжелые барометры, термометры для глубинных измерений, ветромеры, секстанты. [11] В этой же комнате, среди стружек и упаковочной бумаги, стояли заколоченные ящики с гидрографическим инструментом.

В соседней комнате было тесно от наваленной меховой одежды и огромных спальных мешков – тяжелых, четырехместных.

Напротив домика у причалов стоял, уже полюбившийся, готовый к трудам и славе, старик «Фока». Закончили погрузку продовольствия – муки, сахара, трески в бочках, солонины, консервов в ящиках. На палубе уложили разобранные по брейкам строения – баню, амбар, жилой домик… Недалеко от пристани белела еще свежая стружка – здесь только что ставили срубы и вновь их разбирали.

Еще два месяца назад не было ничего. Не было денег, корабля, спутников; не было, собственно говоря, и оснований, чтобы рассчитывать на успех задуманного. Нужна была энергия человека, одержимого своей идеей, чтобы собрать все это и приготовить к сроку.

Но теперь надо было торопиться, как никогда. Чорт с ним, с радиотелеграфом, только бы не опоздать с отплытием и – что страшнее всего – не откладывать на будущий год.

19 августа, утром, когда Седов еще не успел начать свою ежедневную беготню по пристаням, вокзалам, портовым и губернаторским канцеляриям, к нему является судовладелец и шкипер Дикин.

– Извиняюсь, – говорит он. – Имею для вас уведомление.

– Что хорошего скажете, капитан? – спрашивает Седов.

– Не извольте гневаться, – отвечает, пряча вороватые глаза, Дикин, – выход в море придется отменить…

Он объясняет пораженному Седову, что «Фока» сильно перегружен и поэтому он его из порта не выведет. Через час приходит посыльный от нотариуса и под расписку вручает Седову официальное уведомление об отказе Дикина вести судно.

Седов спешит в управление порта. В 12 часов на борту «Фоки» находится уже комиссия из двух портовых инженеров. Выясняется, что судно действительно перегружено в сравнении с нормой, которой, правда, никто не придерживается. Чтобы обнажить ватерлинию, надо удалить часть груза. Но что можно выбросить – бочки с солониной или уголь, которого и так взято мало, – всего на 23–25 ходовых дней? Нужно решать, и поскорее. Седов предлагает уменьшить запас воды. Инженеры подсчитывают и заявляют, что на «Фоке» воды больше, чем нужно для питания котлов на всем пути до Земли Франца-Иосифа. Седов приказывает Дикину откачать излишек воды.