Шрифт:
Наступил новый день, и Лебединский, обычно начинавший службу с чтения газет, подвинул к себе стопу белой печати. Меньшевистские и эсеровские листки выли в общем хоре. Блудливая «кооперативная» газета «Власть Народа» лила крокодиловы слезы:
С чувством глубокого недоумения мы должны сообщить, что вчера утром по тревожному свистку рабочие железнодорожных мастерских приостановили работу и ушли по домам.
Мотивом забастовки, как нам передают, является «празднование» годовщины октябрьского переворота.
Мы вынуждены пока ограничиться лишь одной краткой передачей этого зловещего прежде всего для самих рабочих факта; свой же взгляд по поводу этой демонстрации, могущей повлечь для рабочих самые грустные последствия, мы выскажем особо».
На следующий день, в субботу, «Власть Народа» «высказалась особо», поместив на первой странице заметку
Вчера нам передан факт совершенно невероятный, но, к великому несчастью, он оказался фактом. Рабочие местных железнодорожных мастерских и рабочие завода «Столль» объявили однодневную забастовку, в честь — страшно и стыдно вымолвить! — годовщины совдеповской революции».
Холопы печати натравливали власть на рабочих. Газеты могли бы в своем лакейском усердии добавить, что это была единственная стачка на всем огромном пространстве Урала, Сибири и Дальнего Востока.
Временщики не замедлили обрушить на рабочих кулак террора. К мастерским подкатили классные штабные вагоны, и контрразведка взялась за дело.
В первые же сутки арестовали и загнали в сарай семьдесят с лишним подозреваемых. Офицеры выбивали из людей имена зачинщиков стачки.
Предателей не было. Рабочие отвечали, как условились загодя:
— Как все, так и я. Чего цепляетесь?
На третий день власть пригрозила арестованным:
— Или скажете, или каждого пятого — к стенке!
Яков Рослов покосился на офицера, к которому его привели на допрос, пожал плечами:
— Оно и нетрудно. Винтовки-то у вас — не у нас…
Десятого ноября каратели, скрипя зубами, отпустили арестованных: боялись парализовать мастерские. Гнев на узле и в цехах «Столля» густел, как грозовая туча.
Станция продолжала бастовать. И снова застучал в ночах Челябы кованый каблук солдатни. Новую партию рабочих — тридцать девять человек — доставили в подвалы контрразведки. Каратели решили: в Челябинске из них не выбьешь показаний, следует увезти смутьянов в чужие места. Там, лишенные поддержки земляков, они станут сговорчивее.
Эта тайна дядинских подвалов просочилась в город, и семьсот пролетариев «чугунки» кинулись к вагонам с решетками.
Охрана растерялась, позволила рабочим проститься с узниками, а тем временем власти подняли по тревоге казачий полк.
Вагоны с арестантами отходили от станции в звучании могучих, торжественно-печальных слов «Вы жертвою пали…» [58]
И контрразведка остро поняла в эти минуты всю тщету своих усилий и всю свою обреченность. Не только чехи, но и российские белогвардейцы плохо знали, кому они полгода назад объявили войну. Был всего один надежный способ заткнуть рот рабочему классу России — уничтожить его. Но тогда палачам пришлось бы самим стать к паровым молотам, кузнечным горнам, спускаться в шахтный забой. Реакция вынуждена была терпеть тех, кого ненавидела.
58
Двадцать седьмого декабря того же 1918 года бойцы 26-й красной дивизии захватили станцию Чишмы в сорока верстах от Уфы и освободили челябинских забастовщиков, томившихся в арестантском вагоне.
Загнанные в подполье, но не сломленные и жаждущие мести, пролетарии Урала готовились объяснить эти несложные классовые истины своим и чужим мракобесам.
Снова и снова гремели взрывы, и в ночах городов и тайги мелькали тени безмолвных людей.
Опять хватались за голову военные и гражданские чиновники всех рангов, не умея справиться с растущим озлоблением рабочих.
«Из представленных мне докладов, — нервничал начальник златоустовского гарнизона, — я усматриваю, что телеграфные провода, принадлежащие войсковым частям, с умыслом портятся и вырезаются злонамеренными людьми». Полковник грозил подпольщикам пожизненной каторгой.
В этот хор смятения и угроз вплетался голос из Челябинска. Начальник военно-контрольного отделения штаба армии докладывал генерал-квартирмейстеру:
«По агентурным сведениям, за последние дни в настроении железнодорожных рабочих чувствуется сильная нервозность и желание пропаганды против существующей власти. Для возбуждения рабочих агитаторы пользуются неаккуратностью выплаты заработанных денег… а также переходом на ставки сдельной работы, понизившей заработок, особенно в паровозных мастерских. Немалую роль в этом отношении играют наши последние неудачи на фронте…
Часть рабочих настроена определенно большевистски и стремление их явно советское…»
В свою очередь, военный контроль 6-го корпуса сообщал в штабзап:
«Прифронтовой тыл в настоящее время представляется в следующем виде: наиболее опасен Миньярский завод… Здесь имеется правильно организованная боевая группа до 250 человек с винтовками, бомбами… При удивительной сплоченности населения завода и сочувствии большевизму легко было миньярскому штабу организовать многочисленную контрразведку…»
Сатка, Юрюзань, Троицк, Миньяр, Сим били белых в затылок, и борьба шла без пощады и жалости. Гибли подпольщики, но вновь взлетали на воздух рельсы близ Юрюзани, водонапорная башня Вязовой, канатно-воздушная дорога Бакальских рудников.