Вечерело. Никаких признаков скорого приезда командира я не заметил. Мне надоело пялиться на запертые ворота, и я прислушался к тому, что происходит сзади…

— Так ты та самая…

— Шшш…

— А меня зовут Ишмаэль. Это значит…

— Я знаю, что это значит.

Последовал долгий звук, какой издает забитый слив в момент прочистки. Я страдательно возвел глаза к небу. Нашли время для нежностей.

— А ты знала… в смысле ты предчувствовала, что мы встретимся? Я столько тебя искал. Я так хотел…

Снова чмоканье и урчание слива. Касси, похоже, была не из разговорчивых.

— А ты знаешь, что будет дальше? Что с нами будет?

— Шшш.

Впору было пожалеть, что Одноглазый с Одноухим не преуспели в своей работе. Интересно, а что Тали-Амасу надо было от нашей пророчицы? И вправду ли она та Кассандра, что предсказала про руно? Ох, не верится… Я совсем уж было собрался прервать воркование моих голубков, когда часовые у ворот вытянулись, снаружи что-то гаркнул повелительный голос, и створки начали разъезжаться. Показался еще один броневик. На броне сидело человек шесть солдат. За БТРом во двор мягко вкатился огромный черный джип, посверкивающий пуленепробиваемыми стеклами. В нем, вероятно, и ехал Тали-Амас.

Из-за школы высыпало с дюжину боевиков, один из них — тот самый бородатый верзила — подбежал к джипу. Из джипа кто-то вышел, но я не увидел его за пятнистыми спинами. Вся компания направилась к дому. Ворота пока оставались открытыми. Самое время действовать. Я свистнул. Ноль внимания. Обернувшись, я увидел, что парочка страстно целуется, забившись в угол между баками. На Касси уже не было майки.

— Вы что, спятили, — простонал я, — идти надо!

— А? — рассеянно сказал Филин, выныривая из-за довольно крупного девичьего бюста.

Касси сориентировалась быстрее. Отпихнув все еще ошалело моргающего Филина, она деловито оправила майку и засунула «беретту» за пояс. Я кинул быстрый взгляд во двор и, убедившись, что никто в нашу сторону не смотрит, встал. За мной поднялись Касси и Филин. Легкой прогулочной походкой я зашагал к воротам. Часовых не было. Я спиной чувствовал, как следуют за мной друзья, как вышедшие из джипа приближаются к крыльцу. Чувствовал, как горяч асфальт под ногами, как нагрелся от моих ладоней ствол «узи», как струйки пота катятся у меня по затылку, и как намокла майка под мышками.

Мы были шагах в тридцати от ворот, когда сзади окликнули:

— Эй!

— Не останавливайтесь, — приказал я сквозь зубы.

— Хей!

Кричали уже в три голоса. Только сейчас я заметил пристроившуюся в тени кустов, разросшихся у забора, будку. В будке кто-то возился.

Осталось двадцать шагов.

— Может, остановиться? — пробормотал сзади Филин. — Касси? Мак?

Кассандра сказала что-то, чего я не разобрал.

Я замедлил шаг и поравнялся с этими двумя.

— Идите вперед.

— Что?

Филин болезненно сморщился, как будто глотнул касторки.

— Бегите, я вас прикрою.

Сзади вопило на разные голоса.

Филин нерешительно оглянулся, но Кассандра дернула его за руку, потянула — и они побежали. Я развернулся к будке и нажал на гашетку. Очередь прочертила высунувшегося из дверей лохматого мужика, перечеркнув его и откинув к стене.

Касси и Филин бежали. Я начал оборачиваться к группе у крыльца.

— Стойте! Стойте, не бегите!

Голос кричавшего был мне смутно знаком. Слова были греческие.

— Стойте!

Я упал на раскаленный асфальт и надавил на гашетку. «Узи» затарахтел. Люди у крыльца рассыпались, пули защелкали рядом со мной, сзади послышались крики — но мне было уже все равно, потому что в меня попали. Болью рвануло висок, в глазах полыхнуло красным — и мир потух.

— Голова сильно болит?

При свете масляной коптилки я долго вглядывался в нависшее надо мной озабоченное бородатое лицо. Потом пошевелил губами и, обнаружив, что могу говорить, сказал:

— Тали-Амас. Ну конечно, я бы мог догадаться.

В этом тревожном, выступающем из мрака лице смешались черты моего деда, вора, воина и мореплавателя, и моей суровой красавицы-бабки, так и не простившей мужу отступничества. А еще он был очень похож на меня. Если бы не морщины на лбу и в углах глаз и не пегая, сединой продернутая борода, можно было бы подумать, что я гляжусь в зеркало.

— Мне жаль, что так получилось.

Голос был хриплый, неуверенный. Кажется, греческие слова давались ему с трудом.