Шеф неторопливо достал из внутреннего кармана пиджака плоский футляр, а из него, в свою очередь, аккуратные прямоугольные очки, позволяющие их пользователю во время чтения, периодически поднимая взгляд, оценивать складывающуюся вокруг него обстановку.

– Так... квадрат «Е-13», – нашел Минаев искомое название в прилагаемом к карте алфавитном справочнике.

– Хм, – указательный палец Ахаяна, бегло поскользив по контурам и плоскости нужного квадрата, остановился в центре вертикального катета немного завалившегося вправо треугольника, горизонтальным катетом которого являлась улица де Пасси, а в роли гипотенузы выступали авеню Поля Думе, – интересно. – Он, поставив большой палец правой руки в найденную точку, дотянулся средним до середины бульвара маршала Ланна. – Смотри-ка, почти соседи. Сколько от нас до этой рю [13] Виталь? – этот вопрос он, по всей видимости, задал самому себе, так как сразу же на него и ответил: – Километра полтора. Даже меньше.

– Н-да, очень интересно, – многозначительно качнул головой Минаев, внимательно следя за манипуляциями производящей замеры руки.

– Это, в общем-то, может ни о чем и не говорить, – услышал он справа от себя немного осторожный голос посчитавшего нужным сделать это добавление зама. – Шестнадцатый округ традиционно один из самых престижных районов города. Приезжие, естественно, кто с деньгами, всегда здесь любят снимать жилье.

– Может и не говорить, – неопределенно протянул Ахаян и, оторвав глаза от карты, поднял их на Бутко. – Значит, говоришь, престижный район? Ну и на сколько здесь один «квадрат» тянет?

– Ну... я думаю, тысяч пять-шесть, не меньше. Это если купить. А в аренду – в месяц евриков, пожалуй, двадцать – двадцать пять за метр.

– Молодец, – кивнул Ахаян в его сторону, обращаясь к Минаеву, – владеет. Агентурно-оперативной обстановкой.

– Владеет, – подтвердил Минаев. Он хотел было добавить еще какое-нибудь похвальное слово в адрес своего заместителя, но не успел.

Ахаян, оставив нематериализовавшимся его порыв, кивнул Бутко: «Ладно, пошли дальше», на что тот, вновь взяв в руки документ, постепенно становящийся для них для всех причиной все большей и большей головной боли, и, видимо, уже по привычке, снова слегка откашлявшись, продолжил:

«После получения вышеупомянутой информации, в завершение встречи, мной „Мармону“ было дано задание в очень осторожной форме, под благовидными предлогами собрать как можно более полные и подробные сведения о Мэтью, как через Сюзанну Гюссман, так и используя все иные имеющиеся у него возможности, в частности среди других его знакомых в журналистской среде и по каналам французского МИДа. Агент выразил готовность оказать нам любое посильное содействие в этом вопросе.

Никакой другой информации, которая могла бы представить какой-либо оперативный интерес, в этот раз от него больше не поступило.

В ходе встречи звукозаписывающая и иная специальная техника и аппаратура не применялась.

Признаков, свидетельствующих о том, что контакт попал в поле зрения спецслужб, не обнаружено.

Очередная встреча с «Мармоном», предназначенная для получения от него собранной за это время информации и сведений о Мэтью, назначена на 1 ноября, субботу, в 14 часов 30 минут, в Пункте ОВ-1». Подпись – Иванов.

Бутко закончил чтение, закрыл папку и, переглянувшись с Минаевым, перевел взгляд на Ахаяна, который во время чтения последних абзацев текста с невозмутимым видом продолжал свои эксперименты в области начертательной геометрии. Наконец молчание было нарушено.

– Так, – карандаш, успевший за время чтения всего отчета соорудить целую мозаику, состоящую из каких-то объемных параллелепипедов, эллипсов и иных, совсем уж замысловатых фигур, вернулся на свое прежнее место. – Что же это у нас за «Мармон»-то за такой? – не обращаясь ни к кому персонально, протянул Василий Иванович. – И с чем его едят.

Минаев, переглянувшись с Бутко, протянул шефу лежащую перед ним папку:

– Личное дело агента, Василий Иванович.

Ахаян неторопливо раскрыл досье. На самой первой странице на него с четкой черно-белой фотографии, сделанной, по всей видимости, в каком-то ресторане или ином питейном заведении (откуда-то снизу в фотографию залезло не попавшее в фокус и потому слегка расплывчатое горлышко бутылки), смотрело практически в полный фас упитанное округлое лицо молодого человека лет тридцати – тридцати двух, еще не полного, но склонного к полноте, с не очень глубокими, но явно проступающими залысинами. Ахаян сразу определил, что фотография сделана спецтехникой, объектив которой, скорее всего, был замаскирован под галстучную булавку автора съемки.

– В конце дела, там, в кармашке, есть еще фотографии. В том числе и цветные. Некоторые из них еще из Москвы, – посчитал необходимым подсказать Бутко.

Ахаян небрежно перевернул все страницы дела и потряс прозрачный целлофановый кармашек, в котором болталось около десятка фотографий разного размера, но доставать из кармашка ничего не стал, а снова вернулся на первую страницу досье, содержащую основные сведения о личности его фигуранта. «Огюст Борель... француз... – начал зачитывать он вслух, но негромко, как бы про себя и для самого себя, – тысяча девятьсот семидесятого года рождения... хм, ты посмотри, он у нас, голубчик, оказывается, в возрасте Христа... в 1994 году, со степенью мэтра, выпустился из университета Новая Сорбонна, закончив два цикла обучения на факультете средств массовой коммуникации... с 1995 года и по настоящий день работает в системе Министерства иностранных дел Франции... адрес в Париже: авеню Жана Жореса, дом пятнадцать; имеется небольшой дом в городе Шалон-сюр-Марн, в области Шампань-Арденны, доставшийся ему по наследству три года назад... Смотри-ка ты, где дом отхватил, на родине твоего „Мартеля“. – Ахаян обращался уже к Минаеву, который, не сразу уловив смысл этого лирического отступления, непонимающе слегка потряс головой.

– Шампань – коньячная провинция, – немного усталым голосом пояснил Василий Иванович и продолжил чтение документа, на этот раз озвучивая лишь те его разделы и строки, которые, по его мнению, должны были вызывать у присутствующего кворума лиц некоторый особый, повышенный интерес. – Семейное положение: холост, – слегка подняв бровь, он многозначительно посмотрел на своих собеседников, на что более молодой собеседник, сидящий по его левую руку, ответил ему такой же многозначительной улыбкой. – Так... рост: сто шестьдесят шесть сантиметров. Да, не гренадер. – Руки, держащие папку, опустили ее на стол. – Между прочим... между прочим, я, когда работал с агентурой, больше всего любил иметь дело именно с малышами. Они, конечно, народ такой... не подарок, ухо надо всегда востро. Но зато какие страсти внутри кипят, амбиции, м-м. На этом иной раз так сыграть можно. А сыграешь, найдешь... нужный регистр и никакого «фас» кричать не нужно, просто отпустил поводок, и он пошел. У меня, помню, был один такой, в Каире, в канцелярии у Садата работал. Юрист был классный, даром что араб, но, к несчастью для него... из низов и без связей. Да к тому же еще и без наружности. А что это в том смуглом мире означает, да и не только в том? Шибко круто вверх не заберешься, будь хоть семи пядей во лбу. А проявить-то себя хочется. Вот, глядишь, уже и обида... на власть предержащих. Особенно когда рядом всякие счастливчики с ограниченным интеллектом, но с богатым папой, сплошь и рядом преуспевают. Которых при этом еще и бог ростом не обидел. Так вот, короче говоря, пока этот Садат с Бегином свой мирный договор в Кэмп-Дэвиде еще только согласовывали, у меня черновик текста уже на столе лежал. Вот таким вот образом. – Опустив глаза на лежащее перед ним досье, Ахаян перелистал несколько страниц, но читать дело не стал. – Ладно, вы мне давайте вкратце, на словах, как этот гусь к нам залетел. И откуда.