– А, например, Америки, – посчитал нужным вставить свое добавление Верней.

– Америки, – согласился Годено и продолжил: – Да и даже самых ближних соседей. И поэтому, какие бы у меня ни были корни, я прежде всего француз. Потому что я живу в этой стране и считаю для себя ее интересы превыше всего.

– Точно так же, как живущий во Франции и уважающий ее и ее законы какой-нибудь марокканец или зулус может считать себя большим французом, чем человек, чьи предки жили здесь веками и даже достигали весьма великих постов и славы, и который, тем не менее, не считает зазорным выдавать секреты своей страны чужеземным агентам, – завершил этой тирадой мысль своего товарища не проявлявший до сего момента какого-то особого красноречия Верней.

– Я не выдавал никому никаких секретов, – начал было Борель с чувством незаслуженно оскорбленного достоинства, но, тут же осекшись, сделал очень существенную, на его взгляд, оговорку. – Во всяком случае таких, которые... действительно по большому счету можно назвать секретами.

– Ну... которые по большому счету, может, и не выдавали, – любезно согласился Годено. – Потому что не знали. Должность не позволяла. Пока. Но вы же у нас кадр перспективный, готовитесь на повышение. У вас еще все спереди, пардон, впереди. – Он увидел, как его оппонент снова опустил глаза. – Поймите, Борель, это ведь как невинность. Однажды ее потеряв, уже не так важно, сколько потом раз согрешишь, один или, допустим, тысячу. Дорога назад, в категорию девственниц... – Годено задумался и зачем-то добавил: – или девственников, в любом случае, уже заказана. – Увидев, что Борель хочет что-то возразить или просто сказать, он поспешил его опередить: – Вы подумайте. Подумайте хорошенько, как вам дальше строить... и жизнь свою, и карьеру. И только, ради бога, не надо в ваших проблемах обвинять нас с Жюлем и всю французскую контрразведку. Поверьте, мы действительно хотим вам помочь. Искренне. И нам абсолютно все равно, как и на чем они вас зацепили. Мы вас об этом никогда даже и не спросим.

– Если только у вас самих однажды не возникнет желания нам об этом рассказать, – снова с некоторой иронией добавил Верней, но, заметив быстрый неодобрительный взгляд своего старшего товарища, тут же громко откашлялся.

Годено поспешно продолжил:

– Еще раз повторяю, не спросим. Даже более того, мы не будем от вас требовать, чтобы вы прекратили общение с вашими русскими друзьями. – Борель при этом поднял на него удивленный взгляд. – Общайтесь на здоровье, пожалуйста, нет проблем. Дружбу надо укреплять. Культурные связи. Только у нас к вам будет одна маленькая просьба. Перед вашими встречами с друзьями не сочтите за труд пообщаться сначала с нами. Мы же тоже заинтересованы в развитии дружбы. А у вас ведь сейчас в информационном плане возможности не ахти.

– Вот мы вам для друзей информашки и подбросим. Ради дальнейшего укрепления дружбы. И связей, – от Вернея последовало новое добавление, которое на этот раз неодобрения не встретило.

Годено снова продолжил:

– После встреч тоже хотелось бы, чтобы вы нас не забывали, навещали. «Друзей», естественно, о факте нашего с вами общения информировать не стоит. – Он, выждав небольшую паузу, устремил на Бореля цепкий взгляд. – Ну что, какие мысли в вашей светлой голове? – Годено видел, что Борель уже смирился – крепость фактически сдалась, он заметил это еще гораздо раньше, когда до кульминации их разговора и встречи было далеко, но он очень хорошо понимал, что побежденному противнику всегда надо дать возможность почетной капитуляции, если ты, конечно, не хочешь превратить его из просто противника в своего заклятого врага, и поэтому, не дожидаясь реакции на свой вопрос, продолжил – так, как будто искомый ответ им уже получен: – Ну вот и славно. Я с самого начала знал, что мы с вами найдем общий язык. В конечном счете умные люди всегда сумеют между собой договориться. И хватит об этом. Будем считать, что с лирикой и с дипломатией на сегодня покончено. Давайте немного поговорим о делах практических. Прежде всего не могли бы вы нас просветить на предмет того, о чем вы так увлеченно рассказывали вашему нынешнему русскому другу во время вашей с ним позавчерашней встречи.

Борель снова увидел перед своими глазами последнюю из показанных ему ранее фотографий. Он медленно потупил взор и тихо засопел. Ему так не хотелось делать последний решающий шаг в разверстую перед ним пропасть, что он, даже несмотря на то, что отлично знал о неизбежности этого шага, тем не менее, решил все-таки скорее не намеренно, а инстинктивно, ухватиться за единственную и, в общем-то, бесполезную соломинку. – А-а зачем вы об этом спрашиваете? У вас же есть записи.

– Нам же нужно проверить вашу память, внимательность. Анна-Луиза считает, что у вас с этим небольшие проблемы, – искаженный однофамилец знаменитого русского царя немного помолчал и, как бы между прочим, добавил: – Ну, уж заодно и... искренность тоже. Если вы, конечно, не будете насчет этого иметь ничего против.

В устремленном на него взгляде Борель прочел такую убедительную просьбу не иметь ничего против поступившего ему последнего предложения, что только коротко вздохнул, пожал плечами и немного неуверенно произнес: – Ну... в общем... эта информация для вас, я думаю, вряд ли может представлять большой интерес. Это для русских, для самих, она, конечно, важна.

– Ну... нас, конечно, порой обвиняют в некоторой бездушности. Но, уверяю вас, это абсолютная напраслина. На самом деле мы очень близко к сердцу принимаем проблемы друзей, – успокоил его Годено и тут же ободряющим голосом добавил: – Рассказывайте, Огюст, рассказывайте.

Через два часа с небольшим серый «Рено Меган» на довольно приличной скорости плавно въехал с авеню Жана Жореса на улицу Лафайета и, в уже понемногу редеющем потоке автомашин, продолжил движение по вечернему Парижу, по направлению к центру города.

– Ну, что скажешь? – после некоторого молчания спросил седок, сидящий на переднем месте справа у своего соседа в водительском кресле. Они только что, буквально пять минут назад, распрощались со своим третьим попутчиком, которого любезно подбросили прямо к его дому, то есть, если быть точным, не совсем к его, а к дому соседнему, с таким расчетом, чтобы машину и выходящего из нее жильца дома номер 15 по авеню Жана Жореса не увидел случайно кто-нибудь из его возвращающихся домой соседей.

– По-моему, нормально. Все как по нотам. Особенно мне понравилось, как ты его осадил, когда он про записи брякнул. Как ты думаешь, он поверил, а, Анри? – ответил и затем сам задал вопрос не отрывающий глаз от бегущей впереди него дороги водитель.

– Во что? – в свою очередь, спросил Анри.

– В то, что они у нас есть. Ну... записи.

– Конечно. Откуда ему знать, какая это морока организовывать прослушку, тем более в каком-то там «левом» бистро и тем более наверняка не зная заранее, что именно в этом месте состоится интересующая тебя встреча. Да и вообще, ты, наверное, сам уже должен был заметить, что людям несведущим свойственно верить в магическое всесилие спецслужб. – Анри повернул голову налево и с легкой улыбкой посмотрел на своего спутника. – Почему-то.