– Извините, Манн, у меня много дел, до свидания. Вы дали слово, не забывайте…

– Это кто-то из жителей дома?

Мейден вышел, не попрощавшись.

На вызов долго не отвечали, и в голове у Манна возникли две противоположные мысли: первая – Мейден не сдержал слова и произвел арест (неужели нашел-таки искомое доказательство?), и вторая – Кристина не сдержала слова, страх заставил ее уехать, вот глупая женщина, если она это действительно сделала, ее найдут в два счета, и тогда уж точно Мейден не выпустит ее до суда…

– Слушаю, – голос у Кристины был таким слабым, будто она только что пришла в себя после глубокого обморока.

– Господи, Криста! – не удержался от восклицания Манн. – Почему вы не подходили? Я не знал, что и думать…

– Это вы, Тиль?.. Вы меня разбудили… Я подумала, что, если не усну, то сойду с ума, приняла пару таблеток, и теперь все плывет…

– У меня только один вопрос, Кристина: вы любите Густава?

– Что? – Вопросу Кристина, казалось, не удивилась, но тянула время, не зная, как ответить. Манну ее ответ был уже и не интересен, он знал, что скажет Кристина, именно такой вариант его вполне устраивал, секунды нанизывались одна на другую, и Манн решил сам ответить на свой вопрос, а Кристина пусть с ним согласится, не может не согласиться, потому что…

– Боюсь, Тиль, вы не о том говорите, – сказала Кристина, вытягивая слова в тонкую нить, будто жевательную резинку. – Вы знаете Густава? Наверняка нет, иначе не спросили бы. С ним приятно было провести время. Поговорить о книгах. Потанцевать. Ну, что еще… Извините, Тиль, любить Густава невозможно.

После небольшой паузы Кристина добавила:

– Ненавидеть – тоже.

Спрашивать по телефону, возвращалась ли Кристина в квартиру Веерке после полуночи, Манн не собирался, хотя на этот вопрос, конечно, непременно нужно было получить точный ответ.

– Ложитесь спать, Кристина, – сказал Манн. – Не отключайте телефоны. Пожалуйста.

– Я не… – сказала Кристина. – Я уже сплю…

Дом, где жил известный писатель Густав Веерке, сложен был из темного камня и по сравнению с рядом стоявшими строениями выглядел, будто тяжелый крейсер рядом со стройными и легкими эсминцами. Четыре этажа, парадный вход – огромная дверь с узкой горизонтальной щелью для почты на уровне глаз, тяжелый молоток в форме, впрочем, не львиной головы, как во многих других домах Амстердама, а вытянувшейся в рост змеи с большой головой и глазами навыкате. Ручка двери тоже была сделана в форме змеи, которую следовало тянуть за хвост; можно было и за голову, но как-то боязно – вдруг укусит.

Огромные окна – по четыре на каждом этаже – выходили на не широкую, но довольно шумную улицу Керкстраат, Манн даже сумел втиснуть свой «Пежо» в промежуток между впритык стоявшими у обоих тротуаров машинами. Несколько минут он стоял, задрав голову, и смотрел на окна третьего этажа – окна квартиры Веерке. В стеклах отражалось голубое небо. В одном из окон первого этажа появилась фигура старика – седая голова с плоским носом прильнула к стеклу и следила за тем, как Манн переходил улицу. Детектив подал знак рукой, указав на дверь – откройте, мол, я к вам, – но старик не пошевелился, и Манну даже начало казаться, что видел старик в окне не улицу, а только собственное отражение, единственно ему интересное.

Звонить Веерке следовало три раза, а хозяину дома Арнольду Квиттеру, естественно, один раз – скорее всего, именно его лицо Манн видел в окне. Два раза нужно было звонить Ван Хоффенам и четыре раза – кому-то, кто жил на четвертом этаже, над квартирой Веерке, и чье имя не было обозначено на металлической планке, привинченной рядом с кнопкой звонка, огромной, красного цвета – такой большой и такой красной, будто господин Квиттер, домохозяин, боялся, что его жильцы непременно будут являться пьяными и тыкать пальцами куда угодно, только не туда, куда надо, и потому кнопку нужно сделать таких размеров и цвета, чтобы даже слепой не промахнулся.

«В нормальных домах, – подумал Манн, – в каждой квартире свой звонок, а в домах, совсем уж приличных, есть интерком, и, видимо, домохозяин большой жмот – а может, любитель старины, сохраняющий ее не только в деталях фасада, но и во внутреннем интерьере?»

Манн позвонил один раз и принялся ждать, пока старик с плоским носом доплетется до холла от своего окна. Минуты три ему на это должно было понадобиться обязательно, но дверь распахнулась меньше чем через минуту – на пороге стояло милейшее создание женского пола и того возраста, о котором говорят: «ранняя весна жизни». Кто, собственно, сказал эти слова и сказал ли вообще, Манн не знал, но именно они пришли ему в голову при виде девушки, застывшей в дверях и загородившей вход своим нежным, воздушным, неземным телом. На тело, впрочем, было надето довольно безвкусное платье с широким подолом – если девушка и заботилась о своей внешности, с первого взгляда это было совершенно незаметно. Дочка хозяина или внучка? Скорее внучка.

– Вы к кому? – голос оказался столь же нежным, воздушным и неземным, а взгляд – задумчивым и совершенно, по мнению Манна, не способным отличить грабителя от простого визитера.

– Я частный детектив Тиль Манн, вот моя карточка. Хотел бы поговорить с господином Квиттером. Вы его внучка? И зовут вас…

– Проходите, детектив, – девушка пропустила Манна в полутемный холл, захлопнула дверь, заперла на ключ и задвижку, после чего повернулась к Манну спиной и направилась к внутренней двери, которая вела то ли на лестницу, то ли к лифту, – не произнеся ни слова, будто не хотела позволить кому бы то ни было наслаждаться звуками своего голоса больше, чем несколько блаженных секунд.