Обратите внимание: уменьшительно-ласкательный суффикс говорит о юности и неопытности. В том же значении, что и беѓеймеле, часто употребляется слово калб — «теленок» либо «олух». Шекспир использует слово calf, теленок, в том же смысле — но в английском слове нет оттенка кошерности, который придает еврейскому калбу такую значимость. От калб произошло прилагательное келберн, «телячий»; оно, в свою очередь, породило чудесную поговорку «келберне ѓиспайлес», «телячий восторг» или даже «одержимость» — состояние души, весьма благоприятное для рыночных зазывал и телемагазинов. Нанесите бальзам-ополаскиватель на волосы, пройдитесь по ним турбопылесосом, запустите в мини-блендер — и уже через месяц будете любоваться накачанными мышцами пресса… именно в приступе келберне ѓиспайлес вы тянетесь за кошельком или набираете указанный на экране номер.

Кошер может быть и ласковым обращением матери к малышу; в таком случае это — нечто среднее между «ритуально чистый», «невинный» и «съедобный». «Ой, какой у нас кошерный ротик! Какой кошерный носик! Прямо так и съела бы тебя!» На подобном языке много лет ворковали еврейские мамы (влюбленные парочки никогда не пользуются такими выражениями).

Мотив ритуальной чистоты присутствует в словосочетании кошере фодем («кошерная нитка»), которое больше почти нигде не используется, кроме как в замечательно злобном выражении кадохес мит кошере фодем. Слово кадохес означает «жар», «лихорадка», особенно малярийная — та, что повторяется приступами, когда вы уже думаете, что избавились от нее. Это слово часто используется в проклятиях (а кадохес ин Саддам Хусейн — «к черту Саддама Хусейна»), а также в качестве синонима к бупкес, только более грубого. Кадохес вел их дир гебн («ты от меня получишь лихорадку») — вовсе не обещание вроде «тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю», а просто «ничего ты не получишь!».

Если к кадохес добавить мит кошере фодем, это уже даже не «ничего…», а скорее «черта лысого…». Во времена бед и лишений, особенно если кто-то из семьи тяжело болел, еврейские женщины ходили на кладбище и укладывали нитку вокруг могилы праведника, как будто измеряя периметр. Из такой нитки, кошере фодем, делали фитили для свечей, которые потом отдавали в синагогу, надеясь заслужить милость небес. Женщины специально собирались, чтобы вместе делать свечи, это был отдельный вид коллективной работы (это называлось лейгн кнейтлех, «укладывать фитильки») — рабочие посиделки, помесь чаепития и женского молитвенного собрания.

Обычно словосочетание кошере фодем ассоциируется с похвальной набожностью, но в пожелании кадохес мит кошере фодем все эти ассоциации выворачиваются наизнанку. Проклятие подразумевает вот что: «желаю тебе такой кошмарной лихорадки, чтобы люди обмеряли могилы и делали свечи в отчаянной попытке спасти твою жизнь». Есть похожее — не менее неприятное — проклятие кадохес ин а клейн тепеле, «лихорадка в маленьком горшочке»: горшочек, который все по привычке связывали с горячим обедом в хейдере, внезапно оказывается рассадником лихорадки. Кошере фодем и клейн тепеле — дополнения вроде «…и твою маму, и всю твою родню до седьмого колена», то есть они усугубляют проклятие.

Что не кошерно, то трефно. Некошерную еду можно назвать трейфе или тарфес, но иногда вместо существительного используется прилагательное трейф. «Их эс ништ кейн трейф» («я не ем трефного») можно встретить так же часто, как и «их эс ништ кейн трейфе» или «их эс ништ кейн тарфес» («я не ем трефной пищи»). Первоначальное значение слова трейф — пришедшего, конечно же, из лошн-койдеш — нечто «разорванное» или «растоптанное», особенно дикими зверями: «…и мяса в поле растерзанного [трейфо] не ешьте» (Исх. 22:31); «падали и растерзанного [трейфо] есть не должен» (Лев. 22:8).

Из этих цитат мы видим, что поначалу понятие трейф относилось к животным, которые могли бы быть кошерными, не погибни они таким образом. Позже трефными стали считать вообще все виды некошерной еды; перед нами тот же самый принцип, что и в случае с шиксе: чему-то желанному, но греховному дают отвратительное имя, чтобы запретный плод не выглядел так соблазнительно. Заповедь «не ешь падаль» легче соблюдать, чем «руки прочь от свиной отбивной» или «скажи нет раковому супу»; термин трейф — это попытка изменить сущность T-bone стейка{67}, сделав его непривлекательным.

Помимо падали, в понятие трейф входят все некошерные млекопитающие, птицы и рыбы; все кошерные животные, зарезанные не по правилам; все кошерное мясо, приготовленное или поданное вместе с молочными продуктами; все молочные продукты, приготовленные или поданные с мясом. Список блюд получается внушительный, и существует множество вкусных идиом со словом трейф. Сукина сына можно называть а трейфенер бейн, «трефная кость», — он залезает к вам в глотку, а потом его оттуда не вытащишь. А трейфенер ѓалдз, «трефное горло», — как бы «горло, оскверненное некошерной пищей»; так называют всеядного человека, обжору. Есть еще трейфняк, но этот просто любит при случае полакомиться трефным, в то время как трейфенер ѓалдз — именно проглот, поедающий все, что можно съесть.

Трейфенер ѓалдз может относиться даже к человеку, соблюдающему кашрут, если он охоч до сладостей. Кроме того, сладкоежек называют нашер (если женщина, то нашерке). В еврейских местечках, где и с деньгами, и с едой приходилось туго, характеристика «нашер» звучала почти как «наркоман» сегодня: потакая своему пристрастию, человек вытягивает из семьи все деньги. Как гласит пословица, а нашер из а ганев, «сладкоежка — все равно что вор». Нашер попал и в английский, где почти утратил свою «постыдную» окраску: в обществе, где нашварг и хазерай («сласти» и «фастфудная еда») встречаются куда чаще, чем вкусная и здоровая пища, понятие «нашер» стало означать просто любителя перекусов, того, кто вечно что-то жует. Но тем не менее в идишской газете никогда бы не напечатали такое объявление о знакомстве, какими изобилует «Нью-Йоркское книжное обозрение»: «Гуманист, сластена, доктор философии познакомится с…»