И тогда, нереальная, как мираж, у меня перед глазами появилась страница с надписью «Восточная Европа», и чуть ниже – Югославия. Там было несколько телефонных номеров, не больше десяти. Я помню, на первом месте был «Генекс», потом «Югобанк», потом ИНА и так далее. Конечно, меня интересовали не сами телефоны, а то, на что они начинались. Код страны. Я просто скопировала в память один из белградских номеров, как будто вместо глаз у меня был сканер. Я повторила его два раза и закрыла справочник, вернула его на столик и ушла в номер. Там я записала номер, повторяла его про себя во время ужина, а когда поняла, что точно никогда его не забуду, бросила клочок бумаги с номером в унитаз. Я до сих пор помню тот номер.

Осталась самая трудная часть задачи: позвонить. Несколько дней у меня не получалось подойти к телефону ближе чем на метр. Кто-то всегда находился рядом, и я делала вид, что ищу газеты или иду в туалет. В тот день было ужасно жарко. Не знаю, сколько показывал термометр, но думаю, где-то около сорока пяти градусов. Непереносимая жара. Казалось, стоит чиркнуть спичкой – и любая вещь воспламенится. Девушки, включая меня, почти весь день проводили у бассейна. Я сказала охраннику, что мне нужно в номер, что я неважно себя чувствую, но перед этим я бы хотела посидеть немного в холле у фонтана, почитать газеты. Он согласился и отошел, сказав, что вернется через десять минут. В дверях, до которых нужно было идти минут двадцать, стояли двое крепких мужчин. Они разговаривали и смеялись, листая какие-то газеты. Никого больше не было. Я стремительно подошла к телефону, рассчитывая, что они не заметят мое движение, потому что та часть зала, где стоял телефон, была немного хуже освещена по сравнению с остальным помещением. Мой палец просто летал по кнопкам.

Но трубка молчала. Я посмотрела на вход. Те двое все еще разговаривали, никто больше не подходил. Я повернулась к ним боком, оперлась на правую руку, в которой на самом деле держала трубку и изображала, как будто внимательно читаю газету перед собой. В трубке был слышен только приглушенный шум. Никакого сигнала, линия и не свободна, и не занята. Секунды тянулись невыносимо долго. Краем глаза я следила, не идет ли кто-нибудь. И наконец я услышала по гудкам, что связь с Белградом установлена.

Телефон звонил. Я мысленно перенеслась в свою белградскую квартиру. Вот наш старый черный телефонный аппарат, деревянный стол, подаренный тетей Еленой несколько лет назад, на котором стоял телефон. В метре от него комод. Телефон звонил, но никто не брал трубку. Пять, шесть, семь гудков, и тогда, когда я уже подумала, что ничего не выйдет, кто-то поднял трубку и сказал по-сербски:

– Да, слушаю.

Это был мужской голос. Это не папа и не Чеда. Я, вне себя от волнения, полушепотом спросила:

– Извините, с кем я разговариваю?

– Если вы скажете, как вас зовут и кого вам надо, я вам представлюсь, – услышала я на другом конце провода.

– Я звоню родным… – сказала я.

– Нет-нет, здесь живут Миладиновичи. Вы ошиблись номером.

– Вы знаете, я звоню из Дубая. Я из Белграда. Я здесь вроде как в тюрьме. Пожалуйста, сообщите в наше посольство, полиции, кому-нибудь! – шептала я, боясь говорить слишком громко, не спуская глаз с тех двоих мужчин.

– А где вы? – спросил голос в трубке.

– Не важно, только скажите кому-нибудь, пожалуйста, умоляю вас! Сделайте что-нибудь. Меня зовут…

– Послушай, если тебе нечем заняться, валяй дурака не по телефону и не с чужими людьми, – сказал мой незнакомый белградский абонент и положил трубку.

Я внимательно огляделась – не идет ли кто? Нет, все было, как несколько минут назад. Я села на диван и подождала прихода охранника. Только позднее я вспомнила, что один из привратников обернулся в тот самый момент, когда я только садилась на диван, сразу после того, как я положила трубку. В тот момент я была все еще внутренне там, на связи с Белградом. Я как будто была рада, что ошиблась номером или что на телефонных линиях произошла какая-то накладка. Мне кажется, я бы не выдержала, не смогла бы совладать с собой, сдержать себя, если бы услышала в трубке мамин или папин голос. Я бы закричала, и неизвестно, чем бы все это закончилось.

Через два дня после разговора с Белградом меня вызвал Хафез и сразу при входе спросил, была ли я когда-нибудь в Москве. «Нет», – ответила я. Он изобразил на лице что-то, что должно было означать улыбку, и сказал, что у меня скоро будет такая возможность. Может, уже через неделю, добавил он. «Хозяин на днях летит в Россию. Ему нужны две девушки в сопровождение. Он назвал вас, вторую выберу я», – разъяснил Хафез.

Я была рада, что хотя бы на какое-то время уезжаю из этого места, где созданы все условия, чтобы содержать холеное тело в комфорте и роскоши, но понятие человеческого достоинства отсутствует по определению. То, что хозяин выбрал меня для сопровождения в поездке в Россию, я воспринимала как знак его благоволения. Было понятно, что он особенно меня ценит, что я ему нравлюсь. За мной приехал роскошный автомобиль, думаю, похожий на тот, на котором мы с Майклом приехали сюда с аэродрома после перелета из Италии. Как только мы выехали, шофер остановился, и вошла еще одна девушка, с ней я познакомилась у бассейна, мы, правда, никогда особо не общались. Она была немкой, звали ее Эльке. Мы сидели рядом, напротив нас сел охранник, наверное приставленный к Эльке, еще один сел рядом с шофером. Я удивлялась, что нет хозяина, но он ждал нас на месте регистрации билетов. Он улыбнулся и задал несколько дежурных вопросов, вроде «как дела», «как настроение» и т. п.

Было сразу ясно, что мы летим не обычным рейсом, хотя мы и прошли все стандартные процедуры в аэропорту. Небольшой автомобиль отвез нас к самолету, который стоял в стороне от остальных, на порядок больших по размеру. Моторы были включены, и мы вошли внутрь. Я и та девушка, хозяин, двое охранников и еще один господин, который был, думаю, главой директоров в компании хозяина, директором или кем-то вроде того. И еще с нами был мужчина могучего телосложения, очевидно телохранитель нашего хозяина.