— Глухой, что ли? — снова шумнул возница.

— Лазорев! — тихонько позвал Савва больного.

Полковник повернул голову на зов и смотрел на красавца парня не понимая.

— Останови! — попросил возницу.

Лошадь стала. Молодой мужик, улыбаясь, шагнул к повозке.

— Я же Савва! — сказал он. — Саввушка.

— Ты?! Саввушка?! — У Лазорева губы задрожали: растрогался. — Ай, встреча какая! Бог послал! Господи, да какой же ты Саввушка, ты — Саввище!

— Время-то идет!

— Идет, брат! — грустно покачал головой Лазорев. — Помнишь, каков был молодец-поручик, а теперь…

Махнул рукой.

— А что стряслось?

— По голове съездили. Покажи, брат, куда ехать. Вся надежда моя теперь на поповские молитвы… Помогает, что ли… здешняя вода?

— Не кощунствуй! — смиренно попросила Любаша.

— Говорят, помогает, — сказал Саввушка и вспомнил вдруг мельника Серафима, который учил его собирать полезные травки. — От головы-то я знаю средство. Траву кавыку надо поискать. — И спохватился: — Возле источника — ничего нет. Часовенка для монаха, и все. К нам поехали! У нас изба самая просторная в Рыженькой.

— А хозяин-то кто же, ты? — спросил Лазорев, все еще с радостным недоверием разглядывая Саввушку. — Ты что же, крестьянин?

— Да нет! — смутился Савва. — Хозяин избы Малах, тесть. Я тут одно лето всего. Колодцы мы копаем.

— Погоди-погоди! У тебя ведь были названые братья, им Плещеев языки порезал! — вспомнил Лазорев.

— С ними и хожу. — Савва опять улыбнулся. — Только теперь уж, наверное, отходился.

— Пригожая, видно, жена, если столько мыкался по белу свету, а тут и нашлась обратка на бычка.

— Нашлась! — охотно согласился Савва.

Малах нежданным гостям и очень удивился, и очень обрадовался. Полковник на постой просится!

Избу освободили, полы вымыли, выскребли, посыпали душистой травой. Пока шла уборка, съездили на святой источник. Попили водицы, послушали разумные речи старого монаха, приставленного к часовенке. Помолились вместе с ним, вклад для монастыря передали — десять золотых.

Савва тоже времени не терял понапрасну. Вместе с Енафой пошел искать траву кавыку.

Кавыкой мельник Серафим лечил скотину, утихомиривал норовистых лошадей, смирял бодучих коров и коз, но другой успокоительной травы Савва не знал. Да ведь если что скоту полезно, человеку тоже не во вред.

Собирая траву, Енафа рассказала про Лесовуху. Лесовуха жила за болотом, в Паленом бору.

При Иване Грозном еще монастырские монахи спалили здесь деревеньку инородцев. Инородцы только вид делали, что в Бога веруют, сами же поклонялись тысячелетнему дубу. Монахи казнили огнем жреца инородцев, а те подстерегли и убили игумена. Была справа и расправа, и уцелело от тех инородцев всего несколько семей, попрятали их у себя жители Рыженькой. Так вот Лесовуха, сильная колдунья и превеликая травница, была из того, переведшегося рода, который поклонялся тысячелетнему дубу.

— Где же тот дуб? — спросил Савва.

— Сгорел. Монахи в дубе часовенку вырубили, но даже освятить, говорят, не успели. Не пожелал того Господь — молнию на дуб кинул.

Савва подумал-подумал, расшвырял кавыку и сказал Енафе:

— Ну какой из меня знахарь! Надо полковника к твоей Лесовухе сводить. Дорогу-то кто может указать?

— Пятой укажет. Пятой Лесовухе хлеб носит. Она его от змеи спасла. Совсем помирал, нога как бревно была, а Лесовуха пошептала над ним — на другой день и поднялся.

Названые Саввины братья принялись за околицей рубить избу, до обеда колодец копали на указанном Саввой месте, после обеда избой занимались.

Савва все эти дни был с Лазоревым. Полковник дважды при нем терял сознание, и Савва рассказал Любаше о Лесовухе. Любаша долго не раздумывала, с вечера приготовилась, а поехали до свету, при звездах. Пятой сам лошадью правил.

Доехали до болота.

— Дальше дороги нет, — сказал Пятой. — Лошадь с собой возьмем. Оставить нельзя — волки сожрут. Да и поклажи у нас много.

Через болото вел путано, долго вел, но толково. Вода чавкала, однако же ног не замочила. Потом шли лесом, словно бы и наугад, но Пятой ни разу не усомнился в своей невидимой тропе. Лазорев шел, опираясь на Саввино плечо. Лоб у него покрылся испариной, и Савва все собирался окликнуть Пятого, чтоб сделал привал, но полковник всякий раз сжимал Савве плечо — не надо, мол, потерплю.

На поляну вышли при солнце.

Белый туман клубами ходил в этой лесной чаще, и всем стало жутко — уж больно на варево чародейское похоже.