— Лучше б не поднимал...— Толстых мрачно взглянул на хозяина кабинета.

— Я же предупреждал, что у нас не Швеция... Ну, мы свои условия выполнили, теперь ваша очередь.

— Извините, Сергей Аркадьевич, но... — В эту минуту Тостых выглядел как олицетворение мировой скорби.

Улыбка сползла с лица Егорова, радость сменилась недоумением:

— Что «но»?...

Толстых поднялся со стула и, глядя куда-то в пространство, произнес:

— Закрыл я фирму...

Челюсть начальника поехала вниз.

— Как «закрыл»?!

— Не хочу иметь с ними ничего общего...

Толстых поднялся, аккуратно задвинул стул и направился к двери. На пороге он обернулся:

— Вы были правы. Не стоит с ними связываться...

Егорову понадобилось несколько минут, чтобы выйти из ступора. Он с ужасом вспомнил, что на этаже остался всего один мужской унитаз.

Каких-то семь цифр на клочке бумаги — и многое изменилось. Такие события лежат за гранью предсказуемости, находятся во временных точках, где сходятся линии людских судеб, а потому воспринимаются как нечто привнесенное извне. Одни называют их случаем, другие — фатальной предопределенностью, но, как ни назови, суть остается неизменной.

Получив добро у начальника, Рогов и Плахов тут же, оседлав маршрутное такси, помчались на квартиру к отставной любовнице Корнилова. Та с большой неохотой выложила на стол его давнишний подарок — старинную икону в серебряном окладе. С тех пор как она рассталась с Корниловым, Ира не раз переживала трудные времена, но реликвию так и не продала, даже не закладывала в ломбард, чтобы выручить немного денег. Женщина верила, что ей помогла Святая Ирина, изображенная на иконе... И вот теперь, когда в жизни все наладилось, явились двое мужчин, показали удостоверения сотрудников уголовного розыска и унесли «образ» с собой. Как вещественное доказательство.

Закрывая за оперативниками дверь, Ира испытывала тяжелые чувства. Дело не в том, что ее лишили дорогой вещи, и даже не в том, что икона проходила по уголовному делу. Ей показалось, что она расстается со своей покровительницей навсегда...

Через час икона лежала в кабинете оперов. Мужчины разглядывали реликвию, лежащую на столе, оценивая ее как предполагаемый вещдок по делу о контролере-убийце.

— Она с ним уже лет шесть не живет. И не видится,— заметил Плахов.

— А икона?..— Виригин взглянул на коллегу.

— Давно подарил. На именины.

— И что ж, она все это время не знала?..— По лицу Макса скользнула тень недоверия.

— Говорит, нет.— Плахов вспомнил растерянное лицо женщины.

— С трудом верится...

Попытка «обкатать» версию сговора поддержки не встретила. Плахов пожал плечами:

— На вид вроде ничего. Портнихой работает.

— Чего с камикадзе-то этим будем делать?..—сменил тему Рогов.— Который телефон дал?.. Отпустим?..

— Да выпустили его уже,— отмахнулся Игорь.— Он свою миссию выполнил. И впечатлений набрался. До конца жизни хватит.

В дверях кабинета появился Любимов, его лицо сияло, как начищенная солдатская бляха. Он извлек из кармана блокнот.

— Есть контакт, мужики! Икона «паленая»!.. Стоит на учете. Похищена девять лет назад из частной квартиры на канале Грибоедова. Святая Ирина в серебряном окладе,— прочел он выписку из блокнота.

— Отлично!

— Дальше еще лучше,— продолжил Любимов.— Хозяйка, Борисова А. С. , пенсионерка, убита ударами молотка. Квартира ограблена.

— Здорово! — обрадовался Плахов.

— Мужики, вас бы кто со стороны слышал!..— Рогов укоризненно взглянул на коллег.

Замечание отскочило от Плахова, как целлулоидный шарик от теннисного стола.

— Спокойно!..—Жора повернулся к Рогову,— Но дальше — самое интересное. Убийство это раскрыто.

— Не понял?..— На лице Виригина отразилось неподдельное удивление.

Любимов снова уткнулся в блокнот:

— Обвиняемый — Григорьев Валентин Андреевич, пятьдесят седьмого года рождения, зять потерпевшей.

Рогов издал звук, похожий на свист.

Плахов нетерпеливо спросил:

— И где он?

— Приговорен по статье сто второй, пункту «е» старого кодекса к высшей мере наказания, расстрелу. Скончался в камере, не дожидаясь исполнения приговора. От сердца, наверное.

В кабинете повисло тяжелое молчание. Первым его нарушил Рогов:

— Почему же тогда икона до сих пор на учете?..

— Обычный, Вась, наш бардак! — усмехнулся Любимов.— Поставить поставили, а снять — забыли. Такое бывает. Ты сам хоть раз снимал что-нибудь с учета?