То есть ситуация выглядела как-то печально: я не уважала ни тех ни других, но у женщин были яд и мозг, а у мужчин – тайное оружие, которое этот мозг отключало. С другой стороны, это тайное оружие становилось отличным рычагом управления мужчиной же. В общем, выходило так: кто командует членом, тот и главный. (И надо помнить, что тот, кто им командует, это далеко не всегда тот, на ком член растёт.)

Nota bene: Я прям чувствую, как психоаналитики выстраиваются в очередь, чтобы записаться ко мне на приём. Увы. Речь о ранней юности, с тех пор многое изменилось. Я раскаялась.

С тех времён у меня долго сохранялась забавная привычка: если мужчина изменял, я отодвигала его в сторонку и шла разбираться с девицей. Он – бессмысленное существо, что с него взять, а вот с тобой мы поговорим…

Когда мои возлюбленные были несчастливы в семье, я винила жён. Что же ты, негодяйка, за мальчиком плохо смотришь? Чем ты его кормила, что растолстел и в постели обленился? Притом что сама я не заботилась о своих мужчинах, других женщин держала за конюхов: почему жеребец нечищен и невесел?

Понадобился приличный кусок жизни, чтобы я начала уважать женщин. Как ни странно, перемены пришли с появлением блога – изменился круг и формат общения, наверное. А может, я нашла себе занятие по вкусу, начала работать, добилась некоторого успеха и наконец-то начала уважать главную женщину своей жизни – себя? Это очень неприятная мысль, надо сказать: она перечёркивает всё моё прошлое, а скромный опыт подсказывает, что экзальтированные прозрения всегда ошибочны. Могу только сказать, что мои самые удачные проекты сделаны с женщинами, и если раньше для воплощения идей я искала орудие мужского пола, то теперь выбираю партнёра-даму.

Следующий этап – научиться серьёзно относиться к мужчинам. Я до сих пор над этим работаю, безумно сложно было поверить, что они годятся не только для извлечения ярких и краткосрочных эмоций. У меня уже получилось отождествиться с половиной человечества, сейчас я привыкаю ко второй, пытаюсь с кем-то из них подружиться и поработать. В конце концов, мои самые любимые писатели – они, этого со счетов не сбросить. Хотя их гормоны, впечатлительность, их «му»…

Часто думаю о боли, и о моральной, и о физической – одна легко переходит в другую. Я многое знаю об энергии преодоления и о радости последующего покоя и об удовольствии причинения боли.

Лучшая игра всех времён и народов – мучить женщин, и наиболее удобным инструментом является мужчина. По прошествии многих лет могу признаться, что я несколько раз использовала мужчин, чтобы добраться до задевших меня женщин. Это один из самых простых и в то же время сбивающих с толку трюков: он не подозревает, что у вас отношения не с ним, а с нею; она не подозревает о том же; поэтому оба хронически «смотрят не туда», не понимая толком, что происходит. В самом деле, мужчины самодовольны, а женщины зашорены, им сложно вообразить, что бывает другая цель, кроме как «захватить самца». А всего-то и надо: допустить, что мужчина тут – не приз и даже не поле битвы, а, скажем так, лобное место или орудие боли.

Это было великолепное, но несколько растлевающее развлечение, и теперь я, конечно, раскаиваюсь.

Возвращаясь: боль – почти самое яркое переживание, которое доступно в юности. Она даёт силу и остроту ощущений, к которым легко привыкнуть. Многие люди, приученные к страданиям, не могут отказаться от них и в зрелости, когда остаётся гораздо меньше сил и естественной красоты (ведь боль безобразна, поэтому эстетичны в ней только юные существа), и очень быстро гибнут.

Старость, напротив, слаба и нетерпима, толстокожа, накачана анестезирующими веществами, равнодушна.

Где-то в промежутке существует золотая середина, когда человек согласен испытывать необходимую боль, не закрывается от неё наглухо, но и не стремится навстречу.

А печально в этом только одно: весь роскошный опыт, который удаётся извлечь с такими жертвами, после небольшой логической обработки сводится к скучнейшей в мире вещи – насчёт «вынести то, без чего нельзя обойтись, и обойтись без того, что нельзя вынести». И от простоты вывода до того грустно – хоть не живи.

Собственно, началось с того, что я рассматривала фотографии одного музыканта, собранные в хронологическом порядке. Из всех роковых мальчиков прошлого века он более других похож на волка. В конце восьмидесятых – почти блаженный, волчонок, спотыкающийся о собственные толстые лапы; в девяностые – юный волк, хищная невинность, вечнопьяный прозрачный взгляд; а в двухтысячные уже было то, что мы имеем сейчас, – полуопущенные веки и широкое тело, в котором тяжесть и сила. Естественный процесс, но я вдруг сличила даты: в девяносто девятом он ещё лёгок, в двухтысячном – пожалуй, потом что-то происходит, и к две тысячи третьему году это другой человек Необратимые изменения заняли менее чем пару лет.