— Мне показалось. Или послышалось… Я уже не помню точно. Кажется, вам не нравится, как я веду себя?

— Это слишком философский разговор. Гудящая эхом комната не располагает к искреннему общению. Вызовите меня в свой кабинет, это самое лучшее место для профессиональных дебатов.

— У меня такое впечатление, Коломиец, что вы затаились для атаки. Выжидаете удобного случая?

— Ваше впечатление обманывает вас.

— Давайте начистоту. Что вы собираетесь делать? Вы же собираетесь что-то делать…

— Вам рано знать об этом.

— Когда будет самое время?

— Скоро.

— Я не могу находиться в состоянии постоянного ожидания, уж простите…

Коломиец не ожидал этого. Он не думал, что дойдет до такого. Поэтому, когда перед ним блеснул нож, он не сделал даже попытки защититься. Все было так нелепо, что не сработал даже природный рефлекс самосохранения. И лишь когда лезвие вошло ему в левую часть груди, погрузившись почти до рукоятки, он открыл рот для удивленного вскрика. Но крика не было. Нож пронзил легкое, и боль сдавила всю грудь.

Дикими глазами посмотрев туда, откуда торчит рукоять, Коломиец чуть отшатнулся назад и уперся спиной в стену.

— У меня нет возможности держать рядом с собой человека, у которого есть какой-то план, понимаете? Человека, который слишком много болтает и носит в себе планы!..

И лезвие ножа, выйдя из груди и выпустив струю алой крови, снова погрузилось в Коломийца.

„Сердце?“ — подумал он, вцепляясь обеими руками в пиджак убийцы.

Он цеплялся и цеплялся, он хватал слабеющими пальцами то воздух, то плечо своего убийцы, и лишь когда из горла в рот пошла горячая лава, он понял, что это конец.

Сползая по стене, он вглядывался в лицо убившего его человека, словно стараясь запомнить его для последующей жизни. Он уже сейчас готовил отчет для тех, кто встретит его наверху. Коломиец будет ждать. Он будет ждать там сколь угодно долго. Теперь ему спешить некуда.

Он был прав. Факин не один…

…На следующее утро ровно в одиннадцать часов Женя вошла в комнату для допросов. Со стороны могло показаться, что по этой девушке можно сверять часы, но к „Матросской Тишине“ журналистка приехала без четверти десять. Наверное, с таким запасом на свидание с мужчиной еще не прибывала ни одна девушка.

Остаток вчерашнего дня она разговаривала с Боше, покуривала, чем не занималась уже два года, смотрела в окно из спальни своей квартиры и думала о Лисине. Никто не может пересказать ее мысли, природа не изобрела сонар женского ума. И слава богу, иначе сколько бы тайн обрушилось сразу на мужчин. И вместо того чтобы искать на Марсе воду, а в Арктике шельф, они только и занимались бы тем, что вычисляли формулу, пользуясь которой женщина, стоящая у прилавка, выбирает „Либресс“ вместо „Белла“.

Ночь она провела спокойно. Женя спала и не видела никаких снов. Лишь под утро, разбуженная духотой, она встала, посмотрела на часы, убедилась, что стрелки показывают шесть, и больше уже не ложилась.

С трудом дотерпев до девяти, она отправилась в дорогу, надеясь на то, что некоторую часть времени до одиннадцати съедят пробки. Но они съели всего три четверти часа. Куря, отпивая из бутылки „Бонакву“, она высидела до нужного времени и в одиннадцать была уже в кабинете. Вскоре к ней привели и Лисина.

Они оба постарались в это утро. Несмотря на жару, вопреки своим убеждениям Женя накрасилась. Она приехала в симпатичном синем платьице в горошек, и одному только платяному шкафу в ее спальне известно, сколько времени она его выбирала среди двух десятков других нарядов. Лисин же поработал над прической, зачесав волосы еще глаже. Больше ему делать было нечего, свитер был тот же, спортивные брюки, что и вчера. Судя по тому, что в это утро он был выбрит с той же придирчивой тщательностью, что и в прошлое, Женя поняла, что уход за лицом не находится у этого мужчины в следственной зависимости от пола человека, с которым приходится общаться. Равно как и от места пребывания. Это импонировало.

Единственное, что омрачило ее радость встречи, это взгляд, которым Лисин одарил ее наряд. Он смотрел так долго на платье и так старательно пытался скрыть какую-то чудовищную неприязнь, что Жене стало казаться, не лучше ли будет и не спокойнее ли станет Лисину, если она платье снимет.

Но вскоре арестант забыл о частностях и с благодарностью принял из рук девушки вскрытую при досмотре пачку „Парламента“.

— Они странные люди, — поспешила она сказать, заметив, что Лисин уже начал рассказывать. — Они распечатывают и проверяют пачку сигарет, рассчитывая, видимо, обнаружить там записку, и при этом не обращают внимания на цифровой диктофон.