Вначале я делал черновые заметки, поля которых были испещрены бесконечными вопросами. В поисках ответа на них я подолгу сидел в библиотеке, рылся в справочниках и уточнял факты. Предстояла большая работа. Но чувство горечи моего разочарования в этом человеке все больше возбуждало мое желание — дойти до истины…

И тогда я твердо решил добиться истины. Много труда и времени пришлось потратить, чтобы виток за витком исследовать спираль изменнических действий Солженицына. Хочется надеяться, что моя книга поможет советским людям узнать правду о человеке, которого выкормила и вырастила Советская Родина, а он безжалостно предал ее.

Мне посчастливилось побывать в СССР и увезти с собой самые приятные воспоминания о советских людях, чье дружелюбие, чистосердечность и доброжелательность навсегда покорили меня.

В 1975 году я предпринял туристскую поездку в Советский Союз с книгой Решетовской в кармане. Кстати, она мне служила своего рода телефонным справочником. Я ходил от одного друга молодости Солженицына к другому, рискуя, как и каждый журналист, что меня прогонят. Не прогнали. Наоборот. Давние знакомые Солженицына были весьма гостеприимны, не делали никакого секрета из того, что дружили с Солженицыным, и не отвергали моих вопросов. Только в одном случае пришлось мне схитрить. Бывшему товарищу Солженицына по заключению — Л. К. — я представился как журналист из ФРГ, так как меня предупредили, что он недолюбливает чехов. Л. К. также с готовностью ответил на все мои вопросы. И вот так, шаг за шагом, после нескольких встреч постепенно вырисовывался ответ на вопрос: кто же в действительности такой Александр Исаевич Солженицын, лауреат Нобелевской премии в области литературы?

В тот майский день 1974 года, разумеется, такой ясности и не могло быть…

После бесчисленных контактов и бесед со многими советскими людьми, преисполненными благородства и добрых намерений выполнить (как и я) свой общественный долг, мне не захотелось писать биографию такого низкого человека, как А. Солженицын, и, несколько изменив литературную форму изложения фактического материала, я отказался следовать (как это обычно делают при написании биографий) строгой хронологической последовательности. Спираль измены Солженицына не выдерживает рамок биографического очерка.

Это не биография писателя, а протокол патологоанатомического исследования трупа предателя.

Да простит меня читатель!

Томаш Ржезач

Прага, сентябрь 1977 г.

Я выражаю свою глубокую благодарность Союзу писателей СССР, Союзу журналистов СССР, Агентству печати «Новости», «Интуристу», «Совтуристу» и всем советским гражданам, которые отнеслись ко мне с необыкновенным радушием и вниманием и помогли уяснить некоторые вопросы, касающиеся Александра Солженицына.

Сердечную признательность хочется выразить также К. С. Симоняну, Н. Д. Виткевичу, Б. В. Бурковскому, Л. А. Самутину, М. П. Якубовичу, Льву Копелеву, А. М. Кагану и другим, согласившимся дать мне интервью и помочь в уточнении ряда конкретных фактов.

Особую признательность выражаю Н. А. Решетовской за ее любезное согласие ответить на мои вопросы и за разрешение ссылаться на ее книгу «В споре со временем».

Т. Р.

Самое выразительное в нем — это глаза.

Они притягивают к себе ваш взор больше, чем шрам, пересекающий лоб, чем все его необычное лицо, треугольную форму которого еще больше подчеркивает рыжеватая борода. Когда он с вами разговаривает, он не глядит на вас, а его искристо-голубые глаза с черными зрачками смотрят куда-то поверх вашей головы с выражением какой-то непроницаемой замкнутости, которая бывает во взглядах следователей.

Александр Исаевич Солженицын — лауреат Нобелевской премии, человек, которого за три месяца до начала этого повествования отвергла родина и фотографии которого в то время наводняли витрины западноевропейских книжных магазинов, украшали обложки иллюстрированных журналов и крупным планом появлялись на экранах телевизоров, — сидел в квартире чешского эмигранта д-ра Голуба на цюрихской Цвайаккерштрассе.

Он сидел спиной к окну — к майскому, по-южному знойному в Швейцарии солнцу, к далеким силуэтам Альп, к зеленому газону, заполнявшему пространство между белыми корпусами жилых зданий, а лицом — к представительному собранию чешских эмигрантов. Сидел, слегка наклонившись вперед, в кресле тонкой, филигранной работы стиля Людовика XV, которое до смешного контрастировало с его плотной и неотесанной фигурой.

Солженицын пил чай «по-русски» — с сахаром вприкуску. Его часы все еще отстукивали время по-московски: шли на два часа вперед. На нем был свитер, закрывающий шею, который он носил на манер косоворотки, и ручной работы туфли, напоминающие мужицкие лапти царских времен.

— Я не собираюсь поддаваться, не собираюсь принимать какое-то выдворение, — скажет мне Александр Исаевич позже. — Я русский…

В комнате тихо. Слышны лишь отдаленный городской шум Цюриха и звучное прихлебывание Александра Исаевича.