Неизвестно
Шрифт:
— Пока приостановим. У нас земляных работ сколько угодно.
— За неделю утрясешь с проектировщиками?
— Раньше сделаю.
— Ну-ну. А то возьмут за это место...— Мастер уцепил кончиками пальцев воротник собственной спецовки, выразительно подергал.— И статью пришить могут.
— Ты не из юристов ли?
— А что? Похоже?—прищурился Карымов.
— Уголовный кодекс, я вижу, из головы у тебя не выходит.
— Мало ли что... не выходит,— пробурчал мастер.— А ты смотри... Без проектировщиков ни одним пальцем... Ни-ни. А вот исправят чертежи, тогда валяй. А про акт этот... давай забудем, Григорий Алексеич. Мы с тобой оба строители. Мало ли что бывает. Она,эта Догдомэ, и то против меня ничего не имеет. «Выполни,— гово- 'рит,— к сроку предписания и инцидент исчерпан».
– Не одобряю я такие штучки,— сказал Трубин.— Ты меня знаешь. И давай не будем об этом... Раз она так решила... Ну, в общем...
— Ладно, ладно,— проговорил Карымов.— Так ты учти, проек- эовщиков я быстренько вызову.
Авторы проекта вскоре явились. Походили, посмотрели. Трубин юлчал. И те молчали. Их было двое. Оба молодые. Может быть, Первый год после института. И Трубин понимал, что им трудно. Все- таки они инженеры, а тут бригадир с замечаниями. Приятного мало.
Они отошли в сторонку от Трубина, переговаривались впол- юса.
— Пожалуй, выдержит.
— Нет, такая стена не годится. Он прав.
— Ну, это еще... рано говорить.
— Связь стены с каркасом надо обязательно усилить. Но у меня je новые сомнения появились.
— Что такое?
— Как он будет класть плиты перекрытия на внутреннюю сте- f? Ты посмотри, сколько там вентиляционных каналов.
— Да-a. Каналы ослабляют стену. Тут мы прошляпили. Не пой- jr, как получилось.
— А бригадир-то...
Проектировщики подошли к Трубину. Тот, который первым эизнал ошибки в проекте, заговорил:
– Да, в чертежах есть упущения. С вашими замечаниями мы эгласны. Может быть, у вас есть еше что-нибудь к нам?
— Вентиляционные каналы приняли во внимание? Проектировщики переглянулись:
— Мы подумаем.
— И сообщим вам завтра.
Трубин улыбнулся, достал папиросы, угостил инженеров.
— А чего завтра? Можно и сегодня. Надо вот что... Стену с вен- чяционными каналами усилить железобетонной «рубашкой».
— И с помощью стержней связать плиты?
— Да-а..
— Пройдемте к вам в бригадирскую. Посмотрим чертежи вмесите. Вы не возражаете?
Вечерами Трубин обычно бывал у Флоры.
Про красный свет он так ей и не сказал. Привык к красному эту. Если такое освещение скрывает веснушки, то что же, пускай, нее маленький обман, а тог что он ходит к ней — это обман побольше. Чего уж тут про свет...
Григорий как-то несколько вечеров не ходил к Флоре. А потом кошел. Из-за Софьи.
Надо было собрать белье в баню, а белье лежало в комоде у >аины Ивановны. Старушки дома не было, и Григорий прошел в ее эмнату, открыл верхний ящик комода. Там лежали наволочки, стыни. Он порылся и ничего не нашел для себя. Где находилось его белье, он не помнил, и стал подряд открывать ящик за ящиком. Среди белья, на самом дне одного из ящиков, он нащупал бумагу и гащил ее. И сразу жаром охватило... Он держал два надорван- конверта и знакомые — Софьины — буквы прыгали перед глаш. «Получила письма от дочери и молчит»,— подумал он о Фаи-
не Ивановне. Вынул из конверта одно из писем. Маленький хрустящий листочек. Колебался какие-то секунды. «Ну, что из того, если и прочитаю? Подумаешь! Не секреты же здесь какие... А может, не нужно? Намекну Фаине Ивановне, что понадобилось белье, случайно нашел... Она сама скажет, что в этих письмах. Нет, не скажет. Хотела бы, давно сказала. Читать чужие письма — непорядочно. А если это нужно? Если это пойдет на пользу не одному ему, а и Софье, и ее матери? Все может быть. Вдруг Фаина Ивановна не так поняла дочь, как надо было? Может, не сумела что-то разглядеть между строк? И такое могло быть. А я увижу, если есть что между строк...»
Сомнения теснились еще в голове, а глаза уже пробегали строку за строкой.
Григорий торопился и запомнил только общий смысл — то, что Софья переехала куда-то, что очень скучает по матери. Тон писем был бодрым. Но в эту бодрость как-то не верилось.
Ни о ее теперешнем муже, ни о Григории она не упоминала Как будто их и не существовало на свете, как будто она уехала от матери по каким-то причинам, не зависящим ни от Григория, ни от теперешнего ее мужа. И это больше всего настораживало Григория
Он положил письма на место. Из головы никак не выходил этот бодрый тон. И думал он уже по-всякому. То ему казалось, что Софья счастлива и всем довольна, то снова ее бодрость казалась ему не искренней, напускной. Просто ей надо было успокоить мать. Вот и написала. Очень скучает по матери? Может быть, и так. Что е этом удивительного? Но что-то чересчур много там про эту скуку. Не верилось в эту ее скуку, как и в ее бодрость.
«Ага, клюнул ее жареный петух!— подумал он, испытывая волнующее удовлетворение.— Ну. хорошо! Она получила то, чего искала и добивалась. А я что? Мне-то зачем в монахи записываться Она меня вычеркнула из своей жизни. Вот даже в письмах нтгчего.. Все-таки живу в одной квартире с ее матерью. Могла бы спросит!: обо мне. Как, мол, уживаетесь там оба? Кто пол моет, кто стирает Да мало ли о чем можно спросить. А тут на тебе — ни слова, ни полслова. Будто бы и нет Трубина».