И мне сейчас опора пришлась бы кстати, подумала Люси, заполнить паузу, не дать Слонику опомниться, но уцепиться не за что. Пришлось импровизировать:

— Конечно, Слоник, ты забыл, как к четвертому представлению «Ветра и дождя» Далей Томпсон заболела, а в тот вечер ждали самого командующего, и мы были в отчаянии. Майор Гримшо тогда позвонил тебе и сказал, раз я помощник режиссера и суфлер, то знаю роль назубок и почему бы мне не сыграть в тот вечер? Ты же ответил, что я не хочу.

Слоник закрыл рот, но по-прежнему молчал.

— Если ты вообще помнишь этот случай, то ты, конечно, сошлешься на мои же слова: «Слоник, дорогой, спасибо, что выручил». Так вот, мне и впрямь было страшно. Но страшно не оттого, что могу испортить весь спектакль, а оттого, что своей игрой я бы утерла нос Далей Томпсон, и ее муж, полковник Томпсон, отыгрался бы на тебе. А ведь ты еще до свадьбы знал, что я увлечена театром, выслушивал меня и понимающе кивал, когда я рассказывала тебе, что мечтаю сыграть в любительском спектакле. Так что ты соврал майору Гримшо. А мне-то, дурочке, было даже лестно поначалу: думала, ты боишься, что Далей Томпсон за пояс заткну. На деле же, увы, это еще один пример того, как ты постоянно лишаешь, да, именно лишаешь меня полноценной жизни, дабы проще было оправдать и поддержать свою, ущербную. И пожалуйста, не оправдывайся: дескать, в последнюю минуту Далей Томпсон все-таки появилась. Да ей и незачем было на сцену выходить, с холодным сердцем изображать всякие страсти — она и без того очаровала командующего, и через два месяца ее мужа произвели в бригадные генералы и услали за границу, а она тем временем услаждала своего высокопоставленного поклонника в Утакумунде.

— В Найни-Тале, — поправил Слоник.

— Не все ли равно!

— Нет, не все равно. Потому что это было точно в Найни-Тале. И заезжий генерал был вовсе не наш командующий, а старик Трамперс. А в Утакумунде Далей развлекалась с молодым Бобби Бимишем. Томпсон с ней развелся, она вышла замуж за маркиза, и последний раз ее видели в Каире на банкете в честь Голды Меир, который давал Генри Киссинджер.

— Слоник, не смеши меня. Ты все это сию минуту выдумал. Далей Томпсон в прошлом году умерла.

— Люс, голубушка, такие, как Далей Томпсон, бессмертны.

— Значит, ты ее и по сей день помнишь.

— Еще бы не помнить: самые большие сиськи в Равалпинди.

Вот и поговори с ним после этого.

— Пойду погуляю, — бросила она.

— Ты уже гуляла сегодня.

— Еще погуляю. Тебе что-нибудь купить на базаре?

— Того, что мне надо, ты не купишь.

А что он имел в виду, лучше было не выяснять.

Перед уходом она открыла нижний ящик комода в спальне и принялась рыться в старых фотографиях.

Мысленно она уже беседовала с будущим, пока незнакомым гостем; как знать, вдруг молодому человеку интересно ее послушать: «Конечно, мистер Тернер, все фотографии следовало бы собрать в альбом. Однажды я попыталась было, но муж, застав меня за этим занятием, сказал, что наклеивать фотографии прошлых лет в альбом все равно что заниматься онанизмом. Я не поняла этого слова, пришлось заглянуть в словарь. Вы, надеюсь, понимаете, что у меня поубавилось охоты заводить альбом. Вот как раз фотография, о которой говорила Сара. Прощальный банкет Лейтонов в резиденции коменданта».

Она положила снимок на письменный стол рядом с очками.

— Позвольте, мем-сахиб? Люси даже вздрогнула:

— В чем дело, Ибрагим?

— Сегодня понедельник, мем-сахиб.

— Да, помню. Вчера ведь было воскресенье.

— Мне заказать билеты в кино?

— Нет, пока не нужно. Я сейчас занята.

— Булабой-сахиб сегодня придет?

— Понятия не имею.

— Мем-сахиб желает заказать обед на дом или пойдет в ресторан?

— Тоже пока не знаю. Прошу тебя, повремени с вопросами. Я не знаю еще, чем буду занята до обеда и после. Может, пойду гулять и вернусь вечером, может, вернусь раньше, и, кто знает, может, мне из дому больше не захочется выходить. Ради чего смотреть скучный фильм? Ради того, чтобы не мозолить глаза сахибу и мистеру Булабою? Чтобы дать им посидеть за бутылкой и посплетничать, как двум старухам?

Снова застрекотала косилка.

— Будь любезен, попроси мали прекратить этот адский шум! Между прочим, и у других людей кроме миссис Булабой есть нервы. Я же не просила его работать каждый день. По-моему, он нарочно выискивает работу, чтоб меня вконец разорить.

— Мем-сахиб недовольна Джозефом?

— Я сейчас всем и вся недовольна. Скажи ему: хватит! Если он и дальше так будет работать, мне придется вести учет каждого часа, нет, лучше этим займешься ты, будешь записывать затраченное время и выполненную работу. А я уж сама решу, какая работа полезна, а какая — сущая эксплуатация.

— А кого эксплуатируют, мем-сахиб?

— Меня, кого же еще! — выкрикнула Люси. Оба как по команде взглянули на окно. — Конечно же, меня, — продолжала Люси уже спокойнее. — Но меня не так-то просто обвести вокруг пальца. Я не позволю себя эксплуатировать. Сейчас же прикажи ему прекратить работу!

Ибрагим вышел.

А Люси надела очки и принялась рассматривать фотографию. Улыбнулась.

— Ах, мистер Тернер, какой вы любезный: надо же, признали меня на фотографии. Я уж и сама-то себя не найду. Как-никак четверть века прошло. Ну, если узнали меня, конечно, догадаетесь, кто эта дама. Да, верно, это Сара. А это — Слоник. Сейчас он далеко не такой. Не та фигура — похудел, не та шевелюра — облысел, да все уже не то. Сегодня, я бы сказала, вы видите лишь жалкое его подобие… Да, это, очевидно, муж Сары, мистер Перрон. Или мне следует называть его профессор Перрон?