И смейся в лицо смерти. Пусть увидят, как умирает настоящий британец.

Красный мундир давным-давно упрятан на самое дно сундука. Рядом с ним – коробка с медалью. И офицерский патент. И замшевый мешочек со стеклом. Это Уолтер думает, что в мешочке стекло.

Он никогда не видел необработанных алмазов.

А узнай правду, что тогда? Перережет глотку?

За воду убивали. За хлеб убивали. Просто из милосердия тоже убивали. Алмазы на самом деле – ничто. Еще кусок памяти. Но Уолтер не знает. Уолтер думает, будто хозяин его на пороге Бедлама стоит. Жалеет.

Ложь. Все – ложь. Человек человеку… смерть. Только никому нельзя говорить об этом – не поймут. И Абберлин молча доедает скудный ужин, облачается в платье, чистое, хотя изрядно поношенное. В кармане – кастет. В тайных ножнах – клинки. И трость-шпага придает уверенности.

Инспектор вышел из дому в четверть девятого.

Он старался выглядеть так же, как выглядят прочие люди среднего достатка и среднего возраста. И пусть бы костюм у Фредерика Абберлина был вполне себе заурядным, но внешность, легкая хромота и особый мертвенный взгляд не позволяли ему смешаться с толпой.

Сегодняшний вечер грозил быть удачным. Августовская жара спала, освободив город от привычной вони. И легкие ветра растащили смог.

Абберлин хромал – некстати разнылось колено, – стараясь держаться стен. Грохотали повозки. Ржали лошади и ругались кучера. Мелькали лица, неразличимые, неинтересные. Констебли, которых было больше обычного, вежливо кланялись и поспешно исчезали, словно опасаясь, что Абберлин запомнит их или, хуже того, обратится с просьбой.

На улицы Уайтчепела уже выбрались шлюхи. Перепуганные, они держались стайками, ревниво поглядывая друг на друга, понимая, что заработать не выйдет, но все ж не решаясь разойтись.

– Эй, инспектор, – окликнула Абберлина одна, не то смелая, не то новенькая, не сталкивавшаяся с ним прежде. – Чего гулять изволите?

Она отошла от товарок и оказалась слишком близко, чтобы Абберлин чувствовал себя спокойно.

Женщины тоже убивают.

Он сжал рукоять трости, готовый вытащить спрятанный в дереве клинок. От шлюхи пахло корицей и сдобой. И сама она была сдобной, смугловатой, с россыпью темных веснушек по плечам и рукам. Шлюха скрывала их под слоями пудры, но веснушки пробивались.

– Кэтти, отойди! – крикнула ей толстуха Молли, выходившая на улицы скорее привычки ради, нежели из-за заработка. – Простите, мистер Абберлин. Она тут недавно.

– Ничего. Кэтти, значит?

– Ага. Кэтти Кейн.

Личико с острыми лисьими чертами. Рыжие волосы, уложенные в замысловатую прическу, верно подсмотренную в «Леди». Чистое по сравнению с прочими платье.

– А может, хотите? – Она приподняла юбки, выставляя аккуратную ножку в черном чулке. – Недорого?

– Нет.

Абберлин отвернулся и быстро, слишком уж быстро, продолжил прерванный путь. И шлюха рассмеялась в спину.

Кэтти. Кэтти Кейн. Если попросить Уолтера… он ведь предлагал помощь… или самому. Как-нибудь в другой раз. Но лучше записку послать. И не в дом, конечно. В его доме слишком… странно.

О чем он думает?

О рыжей шлюхе Кэтти Кейн. А надо бы о мертвой Марте.

Мертвецы подождут. Они терпеливы. Они годами будут стоять за твоей спиной, нашептывая во снах, до чего соскучились по дорогому другу.

Каждый прожитый день приближает встречу. Платить придется, Абберлин. Но чем? Ты же знаешь – мертвецам алмазы не нужны.

Так уж вышло, что в Уайтчепеле мы задержались куда дольше, чем я планировал. Мой пациент весьма разволновался, его воображение, обладавшее куда большей живостью, нежели у обыкновенного человека, рисовало ему картину за картиной. Я видел отражение фантазии в этих выпуклых глазах, в бегающих зрачках, в дрожании ресниц. Не дожидаясь приступа, который привлек бы ненужное нам обоим внимание, я взял дорогого друга под руку и предложил:

– А не прогуляться ли нам до таверны?