Он повернулся и взял другой шар, побольше, уютно уместившийся у него на ладони.

— Методом проб и ошибок мы установили, что самый подходящий размер — вот этот. Он весит чуть меньше трех килограммов, почти точно шесть фунтов, по одной древней системе мер. Когда я проводил исследования по этому проекту, мне здорово помогли старые тексты по баллистике: начальная скорость снаряда и все такое. Я был просто в восторге, когда обнаружил, что в древних морских сражениях стреляли цельными ядрами как раз такого веса. У истории можно многому поучиться.

— И как далеко вы продвинулись с этим проектом?

— Четыре космолета мы переделали в пушечные корабли. Это один из них. Назвали его в честь одного из древнейших теоретиков науки, который разработал в эскизах совершенно фантастическое по тем временам оружие, Леонардо да Винчи его звали. Мы загрузили корабли сотнями тысяч таких ядер. А ядра отлили в космосе из метеоритного железа. Тоже совсем просто. Порция расплавленного железа выбрасывается в невесомость — и поверхностное натяжение придает ей идеальную сферическую форму. Это секретное оружие разгоняется по всей длине корабля и может вылетать в любую сторону. А для наведения пушки поворачивается весь корабль, и стрельбой управляет навигационный компьютер. Все работает отлично — кроме одной мелочи.

— А что за мелочь?

— Что-то не так в электронике ускорителя. Для эффективной стрельбы ядра должны вылетать плотной очередью, с интервалом в микросекунды. Но у нас так пока не получается.

Ян бросил пушечное ядро на верстак и улыбнулся:

— Дайте-ка мне глянуть на схемы и чертежи. Я постараюсь поправить вашу электронику.

— Сейчас! Вы же нам тогда войну выиграете!

— Фрукты созрели, убирать пора, — сказал старик. — Чем дольше провисят, тем больше потеряем.

— Есть много более важных вещей, которые ты можешь потерять, — ответила его дочь. — Голову, например… Пошли, папа, нас все ждут.

Старик вздохнул и покорно пошел за ней следом к грузовику кибуца. Остальные потеснились на скамьях в кузове, чтобы дать ему место: он был последним. Газогенератор зарядили сосновыми чурками уже час назад, колонка полна — можно ехать. Как только сверху крикнули, что все на месте, шофер открыл клапан — и машина двинулась. Мимо домов, в которых уютно горели лампы, мимо садов по извилистой дороге — на шоссе. Ехали без фар, но в слабом свете звезд гладкую поверхность дороги было видно и так.

После полуночи пересекли сирийскую границу. Передатчик грузовика ответил своим опознавательным кодом на запрос пограничного детектора, и компьютер в Тель-Авиве отметил, что эта машина уже в Сирии. Перед самой Эль-Кунейтрой грузовик свернул в глубокое извилистое ущелье, уходящее в сторону от дороги. Здесь, меж высоких стен, стало совсем темно; водитель ехал почти на ощупь и, едва впереди мелькнул огонек, сразу остановился. Там ждали верблюды. Пассажиры выбирались из кузова, звучали гортанные приветствия…

Шофер, не выходя из кабины, ждал, пока все пройдут мимо. Некоторые хлопали его по руке на прощанье, некоторые говорили что-то… Когда все исчезли в темноте, он развернулся и погнал грузовик назад, к опустевшим домам кибуца, и добрался туда перед самой зарей. Он был добровольцем, он оставался.

— Это же словно город мертвых! — сказал маляр. — Я сейчас сюда шел — ужасное зрелище, если хоть чуточку воображения иметь. На улицах — никого. Пара пешеходов да несколько машин. И ни одного ребенка, понимаешь? Ни одного! Начало темнеть, в домах стали загораться лампы — я обрадовался было и заглянул в окно, — а там никого, пусто. Свет компьютеры включают. Это еще хуже, мне совсем тошно стало. Прижми свой угол поплотнее, Хаймъянкель, если тебе не трудно. — Он еще раз прошелся распылителем по трафарету точным профессиональным движением. — Ты когда уходишь?

— Сегодня вечером. Семья уже там.

— Поцелуй за меня свою жену. Скажи ей, пусть вспоминает одинокого старого холостяка. В этих аэродромных ангарах слишком уж мрачно. Когда идешь навстречу судьбе, приятно знать, что о тебе кто-то думает.

— Ты же сам вызвался.

— Конечно, вызвался… Но это вовсе не значит, что должен теперь петь от радости, верно? Готово, снимай.

Маляр отошел на пару шагов и полюбовался своей работой. На обоих пузатых бортах и на крыльях тяжелого транспорта «Анан-13» шестиконечные израильские звезды были закрашены. На их месте застыли черные кресты.

— Не нравится мне эта символика, — сказал маляр. — Если бы ты читал историю… Ты, разумеется, не читал, слишком уж ты зелен… Но если бы ты читал историю, ты бы знал, что это за крест. Узнаешь?

Хаймъянкель молча пожал плечами и стал аккуратно наливать серебрянку в малярный пистолет.

— Это германский крест, вот что это такое. И он уничтожает израильскую звезду Давида… Совсем мне это не нравится. И потом — я удивляюсь, на кой черт это нужно? Наше правительство знает вообще, что делает? Я вот тебя спрашиваю — а ты не знаешь. И сам я тоже не знаю.