— Трижды, четырежды дурак! — яростно заревел Аугустино. — Этот божественный напиток был у него в руках, он целых пять дней вез его из Бокас-дель-Торо и даже не попробовал. По-моему, таких дураков следовало бы зарывать голыми в муравьиную кучу.

— Старик — мошенник, — сказал Педро, — и поэтому, когда он завтра явится сюда за своими «тремя звездочками», я арестую его за контрабанду. Кстати, мы заодно и выслужимся перед начальством.

— А если мы уничтожим доказательства — вот так? — спросил Аугустино, отбивая горлышко у новой бутылки.

— Нет, наоборот, мы представим доказательства — вот так! — ответил Педро и швырнул пустую бутылку на каменный пол. — Слушайте, товарищи. Давайте договоримся: ящик был очень тяжелый. Его нечаянно уронили. Бутылки разбились, и виски вытекло. Таким образом мы узнали, что в ящике была контрабанда. Ящика и разбитых бутылок как доказательств вполне достаточно.

По мере того как исчезало виски, усиливались шум и крики. Один из жандармов затеял ссору с Игнасио из-за давно забытого долга в десять центаво. [20] Двое жандармов уселись на пол, обняв друг друга за шею, и начали громко жаловаться на свои семейные неприятности. Аугустино, на этот раз не жалея слов, красноречиво излагал свою философию, гласившую, что молчание — золото. А Педро Зурита, впав в сентиментальное настроение, рассуждал о всеобщем братстве.

— Даже моих заключенных, — бормотал он пьяным голосом, — и тех люблю как братьев. Жизнь полна печали!

Тут Зурита замолк, и слезы брызнули у него из глаз. Он хватил еще виски.

— Заключенные — это мои дети. Из-за них у меня сердце обливается кровью. Вы видите — я плачу. Давайте поделимся с ними! Пусть и они испытают блаженство. Игнасио, возлюбленный брат мой! Сделай мне одолжение! Ты видишь, я омочил твою руку слезами. Снеси бутылку этого божественного напитка гринго Моргану. Скажи ему, как я печалюсь о том, что ему завтра придется распрощаться с жизнью. Передай ему мой привет и скажи, чтобы сегодня он пел и веселился.

Игнасио пошел исполнять данное ему поручение, в то время как жандарм, прыгнувший на арену во время боя быков в Сантосе, закричал:

— Подать мне быка! Подать мне быка!

— Ему, бедняге, хочется обнять быка за шею и сказать ему, как нежно он его любит, — пояснил Педро Зурита и опять заплакал. — Я тоже люблю быков. Я люблю всех и все. Даже москитов — и тех люблю. Вся жизнь — любовь. В этом тайна жизни. Я хотел бы иметь льва, чтобы приласкать его, как ребенка…

Неожиданно проникшие с улицы звуки привлекли внимание Генри. Это была старая пиратская песня. Он собирался было подойти к окну, как вдруг услышал, что кто-то поворачивает ключ в замке. Узник тотчас же лег на пол и притворился спящим. Пошатываясь, вошел Игнасио. В руках у него была бутылка виски, которую он торжественно передал Генри.

— Наш добрый начальник Педро Зурита шлет вам привет, — пробормотал он. — Он советует вам напиться и забыть о том, что ему придется завтра вас повесить.

— Передайте от меня привет сеньору Педро Зурита и скажите ему, чтобы он убирался к черту вместе со своим виски! — ответил Генри.

Тюремщик сразу выпрямился и перестал покачиваться, словно внезапно протрезвел.

— Отлично, сеньор! — сказал он и вышел из камеры, закрыв за собой дверь.

Генри тотчас же кинулся к окну. По другую сторону окна стоял Фрэнсис и протискивал револьвер между перекладинами решетки.

— Здорово, camarada! [21] — сказал он. — Не успеешь и оглянуться, как мы тебя отсюда вызволим. — Он вытащил два динамитных патрона, приготовленных для взрыва, с трубкой и пистоном. — Смотри — это лучше всякого лома. Отойди в дальний угол камеры, потому что очень быстро в этой стене образуется отверстие, сквозь которое сможет пройти вся «Анжелика». А сама «Анжелика» крейсирует у берега в ожидании твоего побега. Ну, а теперь отойди! Я сейчас подожгу трубку, она короткая.

Не успел Генри отойти в дальний угол камеры, как услышал, что кто-то снаружи старается попасть ключом в замок. Наконец раздался характерный щелчок, и дверь отворилась. В коридоре поднялся невероятный шум: послышались крики и ругательства, прозвучал извечный боевой клич всех латиноамериканцев: «Смерть гринго!» Рафаэль и Педро бормотали:

— Он не признает всеобщего братства! Он меня к черту послал. Не правда ли, Игнасио, он так сказал?

Вся шайка была вооружена винтовками. Сзади толпились пьяные оборванцы — кто с ножом, кто с допотопным пистолетом в руках, а кто и просто с топором или пустой бутылкой. При виде револьвера в руках Генри пьяная компания остановилась. Педро Зурита, неуверенно прицеливаясь из винтовки, торжественным, но пьяным голосом провозгласил:

— Сеньор Морган, вы сейчас отправитесь туда, где вам и место, — в ад.

Игнасио не стал медлить и выстрелил наудачу, держа винтовку наперевес. Пуля не задела Генри. В тот же миг он уложил жандарма на месте выстрелом из револьвера. Тюремщики поспешно ретировались в коридор и начали из-за прикрытия обстреливать камеру.

Мысленно возблагодарив строителя тюрьмы за то, что он возвел стены такой толщины, Генри спрятался в угол за выступом и стал дожидаться взрыва. Только бы его случайно не задело шальным рикошетом!