Канцлер с нескрываем почтением принял артефакт из королевских рук и повесил себе на шею.

— Люблю смотреть, как у тебя меняются глаза. — Засмеялся король: — Ты становишься похож на любимого кота папы.

— Не забывайте — это подарок тамплиеров французской короне. И мы не знаем до конца, что он несет. Их поступки туманны.

Гийом Ногаре лукавил. Силу Орла он давно почувствовал сам. Слухи о существовании таинственных древних артефактов, полученных тамплиерами в Соломоновом храме, ходили среди альбигойцев давно. Знал Ногаре и то, что Орлом не каждый умеет воспользоваться с толком, потому для Филиппа Красивого металлический талисман оставался простой безделушкой.

Серебристая фигурка действительно была подарена французским королям Орденом тамплиеров, а именно — Людовику, деду Филиппа. А дело обстояло так.

После тяжелой болезни король Людовик, за любовь к Церкви и святым местам получивший прозвище Святого, дал обет совершить Крестовый поход, для истории уже седьмой по счету. Получив в Сен-Дени посох паломника и хоругвь и, заручившись благословением папы, король отправился в Египет на кораблях в сопровождении своего войска. Но проиграл и попал в плен — Седьмой Крестовый поход был абсолютно бесславным. Однако, видя искреннее усердие Людовика и его безграничную веру, Великий Магистр Рено де Вишье, только что сменивший отошедшего к Господу Богу своего предшественника Гийома де Соннака решил пожертвовать французскому королю артефакт, когда-то принадлежавший самому Гуго де Пейену.

Расчет Рено де Вишье имел здравый смысл — Иерусалимское королевство доживало последние дни, и хорошие отношения с французским монархом Ордену были кстати. Иерусалим вот уже более полувека был отбит сарацинами, под натиском их войск трещали Яффа и Кесария, Акра и Сидон, и Ордену ничего не оставалось, как продумывать запасные ходы.

Перешедший от Людовика Святого к его внуку талисман теперь находился в полной власти Гийома.

— Я давно разочаровался в искренности слуг Соломонова Храма. Это не те вдохновленные верой романтики, которых собрал Гуго де Пейен. Уже чего стоит потеря Святой Земли! Они полностью дискредитировали себя! Пятьсот рыцарей и десять тысяч сержантов, не считая вооруженных слуг, не смогли удержать Иерусалима! И то же было с Аккрой. Гроб Господень опять в сарацинских руках. Не удержать то, что досталось кровью героев…

— Да, я хорошо это помню, — кивнул Филипп.

Было понятно, что король сам давно утратил доверие к рыцарям Храма.

— Чего стоил отказ храмовников заплатить выкуп Салаху-эд-Дину за плененных сограждан. Шестнадцать тысяч христиан ушло тогда в мусульманское рабство, а Орден не дал ни гроша, сидя на мешках денег! Истинно — река, разливаясь и останавливая свой бег, становится похожей на болото. Нет, я не отрицаю, что среди храмовников много достойных людей. Но действия их магистров порой просто отвратны… — покачал головой Филипп.

— Ваше Величество, позвольте напомнить слова тогдашнего папы: «Преступления братьев тамплиеров чрезвычайно огорчают нас… их монашество лицемерно».

За окном залаяли собаки, послышалось ржание лошадей. Король резко встал и прислонился лбом к холодному стеклу, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Остриженные на итальянский манер кипарисы по углам огромных клумб темнели под белыми шапками. Запряженные в карету кони храпели и топтали свежевыпавший снег. От их влажной мохнатой шерсти шел легкий пар.

— О, приехал Карл и невестка. Извините, Гийом, но я предпочту семью вашему интересному обществу. Продолжим беседу позже. А пока… подготовьте-ка мне отчет о владениях тамплиеров. Встретимся после в Сите, у меня много дел в Париже.

Гийом поклонился, пропустил Филиппа и подошел к окну. По ту сторону цветных витражных стекол, впаянных в полоски свинца, летели хлопья снега и прилипали к окну, съеживаясь и оползая вниз мутными каплями. По эту — отражалось усталое лицо Ногаре. Глубокие морщины прорезали осунувшуюся кожу, в когда-то темных и густых волосах хозяйничала седина.

После яркого взлета Ногаре чуть не последовало столь же стремительное падение. На Пасху 1299 года Филипп Красивый посвятил его в рыцари. Все еще не отошедший от радости дворянства, в апреле 1300 года Гийом Ногаре был направлен в Италию с посольским визитом к римскому папе. То ли сказалось волнение от близости именитых персон, то ли Гийом еще не привык к условностям светской жизни, но неуместно произнесенная им фраза оскорбила и привела в гнев главу Католической церкви. Бонифаций VIII был оскорблен до глубины души и миссия провалилась. За ней чуть не провалилась надежда Ногаре на сытую почетную жизнь.

— Подлец и сын подлеца! — резюмировал папа про Ногаре, будто речь шла о паршивой собаке.

Гийом сохранил пост в Королевском совете, но к понтифику он навсегда затаил в душе жгучую злобу. Увы, получив рыцарский титул, Ногаре был начисто лишен благородного великодушия и смирения. Мелочная мстительность, с детства присущая ему, расцвела буйным цветом. Папа Бонифаций VIII стал ненавистен ему — мертвый или живой, и с параноидальным упорством королевский советник пытался взять реванш. Что и сделал с триумфом. Ногаре, ничуть не смущаясь, перед всем европейским миром обвинил в ереси папу.