Малыш нагнулся и осторожно погладил котенка по серебристой шерстке, тот замурчал и потерся о его руку.

— Он меня любит, — вдруг произнес малыш.

— Ну вот видишь! А палец твой скоро заживет.

Ребенок, уже успокоившись, стал гладить котенка, а тот всем своим поведением выражал ему ответные чувства. Релио вздохнул: «Вот и первое запечатление». Он радовался за мальчишку и котенка Хальдры, но ему самому было немного грустно. К нему подошел Райден:

— Ну что тут случилось?

Релио показал на мальчика и котенка.

— Вот, первая парочка, — и, грустно улыбнувшись, вздохнул.

Райден приобнял юношу за плечи:

— Не грусти! Между прочим, не первая, а вторая. — Он указал на брата мальчишки, который, размахивая рукой, что-то говорил, второй рукой он прижимал к себе котенка. — Хотя какая разница.

Вскоре и двое других котят один за другим выбрали себе напарников. Теперь Райдену пришлось хоть как-то начать и обучение котят, благо что они уже были довольно большими и воспринимали образы, передаваемые человеком. Но сладить с непоседами было сложно, если бы не Сагрио, уже имевший подобный опыт.

Через несколько дней Релио, наблюдая за окрестностями, сидел на утесе над долиной. К нему бесшумно подошла Хальдра и легла рядом, большие желтые глаза ее были грустны. Релио посмотрел на нее и сказал:

— Вот видишь, твои малыши нашли себе братьев.

«Я выполнила свое обещание».

В мысленном голосе карайны было столько печали, что юноше самому захотелось заплакать. Он почувствовал, что Хальдра не видит смысла в своей дальнейшей жизни.

— Не уходи! — сдавленным голосом произнес он, обняв карайну. — Я слишком привык к тебе. У меня больше никого не осталось…

Карайна несколько удивленно посмотрела на Релио, как будто видела его в первый раз. На этот раз юноша не уловил мыслей кошки. Они некоторое время сидели молча, потом в его голове раздался голос Хальдры:

«Хорошо, я подожду».

Карайна встала, потянулась и спрыгнула со скалы куда-то вниз.

Арен поправлялся медленно. Страшные раны, нанесенные агуалами, почти исчезли с его тела благодаря стараниям ведающей, но душа оставалась сжатой в комок боли. Постепенно юноша стал помогать Караде выполнять мелкую домашнюю работу, но как жить и чем заниматься дальше, он не представлял. До злосчастной истории с храмом Арен помогал отцу вырезать из дерева различные мелкие детали и за компанию порой выходил на лов рыбы вместе с Каленом и его отцом, хотя к этому ремеслу юноша большого интереса не испытывал.

Теперь искалеченной правой рукой он не мог наколоть даже щепок и тайком плакал от бессилия. Карада знала об этом и старалась, когда можно, ободрить его, но никогда не утешала юношу, считая, что он сам должен одолеть свое горе и бессилие. Арен уже не ребенок. В таких случаях сочувствие способно привести к тому, что жалость к себе может войти в привычку.

Первое время Арену, осознавшему, каким он стал, хотелось броситься вниз головой с высокого обрыва, но он не имел на это права. — Карада спасла юношу от смерти, и теперь его жизнь принадлежала ведунье. Она же никогда не разрешит подобного — зря, что ли, отдала столько жизненных сил. Сован, все еще продолжавший помогать Караде, тайком от нее рассказал Арену кое-что из истории его появления здесь. Но что ему делать дальше, ведающая тоже не говорила. На вопросы юноши она только отмахивалась, мол, наберешься здоровья, а там поглядим.

Селение, в котором жила Карада, было не маленьким, большинство жителей занималось не морским промыслом, а возделывало небольшие поля с посевами злаков и овощей в узкой долине между грядой невысоких прибрежных холмов и более высокими дальними холмами. При хорошем урожае излишки продавали в другие береговые поселки. Дичь в обмен на муку и овощи приносили охотники с лесистых дальних холмов. Так что селяне жили вполне неплохо. Земледелием занимались и в двух ближайших поселках к западу, но там пригодной под посевы земли уже было меньше.

Сверстников Арена в поселке хватало, но как-то ни с кем из них юноша не сошелся — люди по-прежнему сторонились его, хотя выглядел он теперь вполне сносно. И к самой Караде за помощью местные приходили только в случае крайней нужды. Торопливо отдав оплату и невнятно поблагодарив за помощь, они старались не задерживаться в доме ведьмы лишней минуты. Вот юноша и общался в основном только с ведающей и Сованом.

Постепенно набираясь сил, Арен прожил у Карады всю зиму. Подначиваемый Сованом, он, шипя и ругаясь, но переучивался держать топорик левой рукой и ближе к весне уже мог наколоть хотя бы щепок. Да и с другими домашними делами юноша понемногу осваивался заново, привыкая пользоваться тем, что есть.

— Ну голова-то у тебя осталась, значит, можешь и придумать, как приловчиться, — беззлобно посмеивался Сован.

Сам он, прозванный в селении непутевым за то, что любое его начинание приводило к полному конфузу, хотя руки у Сована работали вполне исправно, за истекшее время как-то приосанился, стал менее суматошным и даже стал казаться шире в плечах. Карада его от себя не гнала, а он уходить уже и не думал. «Околдовала ведьма», — то ли в шутку, то ли всерьез поговаривали односельчане. «Вам бы муку языками молоть — на мельницу не ездить», — отшучивался мужик. Да и, к слову сказать, сами селяне жили недружно, вроде не бедствовали, а не радовались жизни. Не то что в соседних поселках, где хоть бедно, да все вместе. И вовсе не ведьма была тому виной, до прихода Карады они жили так же. Ушел бы Сован отсюда счастья искать, да куда податься при такой невезучести? А теперь он вроде оказался при деле, и дело, на удивление, всегда спорилось. Сован не знал, что и думать по этому поводу, поэтому решил не думать вовсе и жить как живется. К пареньку-калеке он тоже как-то прикипел душой, учил его нехитрым житейским премудростям и радовался каждый раз, когда у того что-то начинало получаться.