— Молодец Мэгридж! — воскликнул я.

— Да, я подумал то же самое, когда все покинули меня. Только я не высказал этого вслух.

— Но что же вы сами делали в то время, когда это происходило? — спросил я.

— Делал, конечно, все, что мог и что при таких обстоятельствах можно было сделать.

Я снова начал рассматривать работу Томаса Мэгриджа.

— Я, пожалуй, присяду и погреюсь на солнышке, — услышал я слова Вольфа Ларсена.

В его голосе послышалась нотка физической слабости, и это было настолько странно, что я поспешно взглянул на него. Он нервно проводил рукой по лицу, как будто смахивая паутину. Я был озадачен. Все это было мало похоже на Вольфа Ларсена, которого я знал.

— Как ваши головные боли? — спросил я.

— Все еще мучают меня, — ответил он. — Кажется, и сейчас начинается приступ.

Он медленно опустился на палубу, потом повернулся на бок и опер голову на руку, свободной рукой защищая глаза от солнца. Я стоял и с недоумением глядел на него.

— Вот вам благоприятный случай, Горб, — сказал он.

— Я не понимаю вас, — солгал я.

— Ладно, — тихо, словно сквозь дремоту, произнес он. — Вот я перед вами, как вы этого хотели.

— Ничего подобного, — возразил я, — я хотел бы, чтобы вы были за несколько тысяч миль отсюда.

Он усмехнулся и больше не произнес ни слова. Он даже не пошевельнулся, когда я прошел мимо него и спустился в каюту. Открыв люк в полу, я медлил спускаться в темную кладовую. Что, если капитан притворяется? Не хватало попасться тут, как крыса в ловушку. Я осторожно поднялся по трапу и выглянул на палубу. Вольф Ларсен лежал в том же положении, в каком я оставил его. Я снова сошел вниз, но, прежде чем спуститься в кладовую, предварительно спустил туда крышку люка. По крайней мере, теперь ловушка осталась без крышки. Но все это было излишне. Я выбрался назад в кают-компанию с запасом мармелада, морских сухарей и мясных консервов. Я набрал столько, сколько мог унести, а потом закрыл за собой люк.

Достаточно было взглянуть на Вольфа Ларсена, чтобы убедиться, что он не пошевельнулся. Вдруг меня осенила блестящая мысль. Я прокрался в капитанскую каюту и завладел его револьверами. Другого оружия я не нашел, хотя тщательно обыскал и остальные каюты. На всякий случай я заглянул еще на кубрик и на бак и забрал из камбуза все ножи. Затем я вспомнил об огромном ноже, который Ларсен всегда носил при себе. Подойдя к нему, я заговорил с ним, сначала тихо, потом громче. Он не шелохнулся. Я нагнулся и вынул нож из его кармана. Теперь я вздохнул свободнее. У него не осталось оружия, чтобы напасть на меня на расстоянии, а я, вооруженный, всегда мог предупредить его попытку, если бы он вздумал схватить меня своими ужасными руками гориллы.

Наполнив частью моей добычи кофейник и сковороду и захватив из кают-компании немного фарфоровой посуды, я оставил Вольфа Ларсена лежащим на солнце и спустился на берег.

Мод еще спала. Я раздул костер — мы пока не успели соорудить зимней кухни — и лихорадочно принялся готовить завтрак. Когда все уже было почти готово, я услышал, что она встала. Я разлил кофе по чашкам, дверь открылась, и она вошла.

— Это нехорошо с вашей стороны, — приветствовала она меня, — вы посягаете на мои права. Мы ведь договорились, что стряпать буду я, и…

— Только один разочек, — умоляюще перебил я.

— Если вы обещаете, что это не повторится, — улыбнулась она. — И конечно, если вам не надоела моя стряпня.

К моему удовольствию, она ни разу не взглянула на берег, а я так удачно отвлекал ее внимание, что она машинально напилась кофе из фарфоровой чашки, после жареного картофеля, и намазала вареньем бисквит. Но это не могло продолжаться вечно. Вдруг на ее лице отразилось изумление. Она заметила, что ест с фарфоровой тарелки. Оглядев все вещи на столе, она перевела взгляд на меня, а потом медленно обернулась к морю.

— Гэмфри! — сказала она.

Прежний невыразимый ужас появился в ее глазах.

— Неужели… он? — пробормотала она.

Я кивнул головой.

Весь день мы ждали, что Вольф Ларсен сойдет на берег. Это были мучительно тревожные часы. Каждую минуту то один, то другой из нас поглядывал на «Призрак». Но Вольф Ларсен не являлся. Он даже не показывался на палубе.

— Вероятно, у него болит голова, — сказал я. — Когда я уходил, он лежал на палубе. Он может пролежать так и всю ночь. Надо бы пойти и взглянуть на него.

Мод умоляюще поглядела на меня.

— В этом нет ничего опасного, — успокоил я ее. — Я возьму с собой револьверы. Вы знаете, что я унес со шхуны все оружие.

— Но остались его руки, его страшные, чудовищно сильные руки! — возразила она, а затем вскричала: — О Гэмфри, как я боюсь его! Не ходите, пожалуйста, не ходите!

Она положила свою руку на мою, и сердце мое забилось. В этот миг мои чувства, наверное, отразились на моем лице. О, милая! Она была так женственна в своей мольбе!