Шрифт:
Кое-как я утешал и ободрял ее, пока, наконец, она не сделала над собой усилие и не оправилась духовно так же быстро, как она обычно оправлялась физически.
— Мне стыдно, — сказала она и потом добавила с лукавой улыбкой, которую я так обожал: — Но ведь я только маленькая женщина.
Слова «маленькая женщина» прошли по мне электрическим током. Ведь этими словами я всегда называл ее в своих думах!
— Откуда у вас это выражение? — спросил я так поспешно, что на этот раз вздрогнула она.
— Какое выражение?
— «Маленькая женщина».
— Разве оно придумано вами? — спросила она.
— Да, — ответил я.
— Значит, вы говорили во сне, — улыбнулась она.
В ее глазах опять плясали шаловливые огоньки. И я знал, что мои глаза говорят помимо моей воли. Я наклонился к ней. Я наклонился против воли, как дерево, клонимое ветром. Но она тряхнула головой, словно освобождаясь от грез, и сказала:
— Я знала эти слова всю жизнь. Мой отец называл так мою мать.
— Но это и мое выражение, — упорствовал я.
— Для вашей матери?
— Нет, — ответил я, и она больше не спрашивала, но в ее глазах мелькнул насмешливо-ласковый огонек.
Теперь, когда фок-мачта была на месте, работа заспорилась. Без особых трудностей я установил и грот-мачту. Через несколько дней была закончена оснастка. Марселя могли быть опасны при экипаже из двух человек, и потому я спустил их стеньги на палубу и крепко привязал их.
Еще несколько дней отняли у нас паруса. Их было всего три: кливер, фок и грот. Заплатанные, укороченные, безобразные, они совсем не подходили к такому изящному судну, как «Призрак».
— Но они будут служить нам, — торжествующе восклицала Мод. — Мы заставим их работать и доверим им нашу жизнь!
Среди моих новых специальностей я меньше всего знал пригонку парусов. Я лучше умел управлять ими, чем пригонять их, и не сомневался в том, что сумею привести шхуну в какой-нибудь северный порт Японии. Навигацию я успел изучить по книжкам, а кроме того, я располагал звездной картой Вольфа Ларсена — приспособлением настолько простым, что даже ребенок мог бы с ним управиться.
Что же касается ее изобретателя, то глухота его усиливалась, движения губ становились все менее заметными, но в общем за эту неделю в состоянии его не произошло особых перемен. Однако в тот день, когда мы закончили установку парусов, он совсем перестал слышать и шевелить губами. Но я успел спросить его: «Вы все еще здесь?» — и его губы ответили «да».
Последняя нить оборвалась. Где-то, в этой могиле из плоти, еще жил человеческий дух. Но он уже не чувствовал своего тела. Мир для него больше не существовал. Он знал только себя и беспредельную глубину спокойствия мрака.
Глава XXXIX
Настал день нашего отъезда. Ничто больше не удерживало нас на Острове Усилий. Неуклюжие мачты «Призрака» были на месте, паруса привязаны к реям. Моя работа не отличалась изяществом, но прочность была обеспечена. Я знал, что снасти будут действовать исправно, и это придавало мне сознание собственной силы.
— Я сам сделал это! Сам! Своими руками! — чуть не кричал я.
Но мы с Мод всегда читали мысли друг друга, и когда приготовились поднять грот, она сказала:
— Подумать, Гэмфри, вы все это сделали своими руками!
— Но были еще две руки, — ответил я. — Две маленькие ручки, и не говорите мне, что это тоже выражение вашего отца!
Она рассмеялась, покачав головой, и показала свои руки.
— Мне никогда не отмыть их, — пожаловалась она, — и к ним никогда не вернется их нежность.
— В таком случае, и грубая кожа будет делать вам честь, — сказал я, взяв ее руки в свои. Несмотря на принятое решение, я расцеловал бы эти дорогие руки, если бы она поспешно не отдернула их.
Для наших отношений настало теперь тревожное время. Я долго подавлял свою любовь, но это становилось мне не под силу. Она отражалась в моих глазах, проскальзывала в моих словах, кипела на моих губах в безумном желании расцеловать эти маленькие ручки, так верно и неустанно трудившиеся. Я сходил с ума. Меня неудержимо влекло к ней. И она понимала это.
— Нам никогда не поднять якорь в таком узком месте, — сказал я. — Мы непременно наскочили бы на скалы.
— Что же делать? — спросила она.