На государственной службе советской России, в народных комиссариатах, в главных управлениях, в государственных трестах и т. д., кроме большого состава государственных служащих, кроме ответственных административных служащих, был занять ряд служащих-специалистов, сокращенно называемых «спецами». В советской России словом «спец» обозначается служащий, постоянно занятый на государственной службе или на службе государственных трестов и организаций, и обладающий специальными знаниями и опытом в определенной области.

Советская Россия нуждается для своей государственной службы в гораздо большем количестве экспертов и специалистов, чем всякое другое государство, потому что в советской Россия промышленность, торговля и банки являются «огосударствленными».

Специалисты берутся частью из интеллигентских слоев населения, из свободных профессий (из круга инженеров, химиков, экономистов, присяжных поверенных, врачей, журналистов, банковских служащих и т. д.), частью же из бывшего чиновничества и офицерского состава.

С политической точки зрения, специалисты в подавляющем своем большинстве относятся к так называемым «беспартийным», т. е. они вовсе не принадлежать ни к какой политической партии.

В валютном управлении, например, осенью 1923 года из пяти высших должностных лиц четверо, а именно, начальник валютного управления проф. Юровский, один из заместителей (автор данной книги) и оба помощника начальника были беспартийными, между тем как второй заместитель, Карклин, был членом ВКП. Ему, как члену коммунистической партии, была поэтому поручена высшей инстанцией задача составления так называемой «характеристики» своих четырех коллег, т. е. представление подробного суждения о каждом из нас.

От такой характеристики зависело многое в том смысле, что отрицательное мнение по поводу политической ориентации характеризуемой личности, в особенности по поводу лояльности таковой по отношению к советскому правительству, могло иметь для данного лица самые неожиданные последствия.

При этом «лояльность» была понятием, весьма трудно определимым. Лояльность можно было понять в активном смысле, в качестве безусловной верности и преданности существующей власти, но лояльность можно было понять и в пассивном смысле, как окончательный отказ от всякого открытого или тайного сопротивления советской власти, как честное примирение с существующим режимом.

Как бы то ни было, одно было ясно: политическая ориентация так называемого «беспартийного» во всяком случае не отвечала политическим целям и тактическим методам коммунистической партии, иначе данное лицо, конечно, стало бы членом партии. Также не подлежало сомнению, что среди «беспартийных» находились, как люди с определенной политической ориентацией, так и люди, относившиеся ко всякой политике безразлично и без малейшего интереса.

Среди «беспартийных» с определенной политической ориентацией были люди самые различные, начиная с бывших членов «союза русского народа», до левых социал-демократов включительно. Все эти люди были теперь сброшены вместе в одну бесформенную массу «беспартийных», так как, кроме коммунистической партии, в советской России не существовало никакой другой политической партии, да легально и существовать не могло. Вполне естественно поэтому, что «беспартийные» сотрудники какого-либо учреждения разговаривали друг с другом обо всем, что угодно, о вопросах жалованья, о жилищной нужде, о дороговизне средств пропитания, о женщинах, об одежде, о театре, об искусстве, о служебных и о частных вопросах, только не о политике. «Беспартийные» избегали всяких политических разговоров, как с «беспартийными», так и с членами партии.

При поступлении на государственную службу приходилось заполнять особый «опросный лист» [18] , который содержал 39 вопросов. Конечно, необходимо было указать имена и местожительства родителей, детей, братьев и сестер.

Вопрос № 24 гласил: «К какой политической партии принадлежите, время поступления в партию и номер членского билета».

Вопрос № 25 гласил: «Состояли ли раньше в каких-либо политических партиях и в каких именно, где и когда».

Вопрос № 26 гласил: «Если беспартийный, какой партии вы сочувствуете».

На вопрос 24-ый беспартийному, конечно, легко было ответить, а именно просто ответить «нет».

Вопрос 25-ый уже был труднее. Если беспартийные прежде принадлежали к политической партии левого направления (к трудовикам, народным социалистам, социалистам-революционерам, социал-демократам-меньшевикам, к еврейскому Бунду), то они могли спокойно указать на это. Если же они прежде принадлежали к политической партии правого направления (к союзу русского народа, к октябристам), или же к либеральной партии (к конституционно-демократической партии, так называемым кадетам), то они предпочитали, по возможности, умолчать об этом.

Поэтому, не приходится удивляться тому, что господствующая партия относилась к беспартийным с подозрением, ибо никогда нельзя было знать, что скрывалось под этой всеуравнивающей маской.

Вопрос № 26-ой был насилием над совестью, которому большинство подчинялось лишь под давлением материальной нужды. Естественно, ответ на вопрос «какой партии сочувствуете?» — гласил «я сочувствую РКП», т. е. российской коммунистической партии.

Правда, господствующая партия так же мало верила в искренность этого сочувствия, как в искренность действительной беспартийности, или, скорее, политической незаинтересованности или неориентированности «беспартийных».