Так вот, можете верить, можете не верить, но дело было так.

Папенька проснулись в охрененную рань — часов в двенадцать. Такое происходит нечасто, но иногда бывает. Проснулись, умылись, выкушали кофею и выперлись на балконец, посмотреть, какие же стоят погоды — предсказанные или не очень.

Погоды стояли солнечные и теплые. Папа увидел голубое небо, синие облачка, даму с собачкой, шпиль Петропавловки и наркомана, сладострастно ковыряющего замок плачущего автомобиля. Заорав:

— Сволочь, отвали! — папенька набрали милицию, представились и рассказали о произошедшем.

Милиция приехала быстро — чего тут ехать, пятьсот метров — и осмотрела поврежденный автомобиль. Поскольку дверца было недовскрыта, милиция, опросив папу, уехала.

Тут папенька опять вышел на балкон. Смотрит — а дальше по улице уже бомжики в машинке ковыряются. Но далеко — не доораться. Александр Васильевич опять за телефон — милиция из машины, видать, выгрузиться не успела — приехала через минуту и даже спугнула бомжей. Правда, поймать их не смогла — скрылись проходняками. Зато опросила папу и уехала.

Теперь все уже представляют, что дальше было? Через час выходит папенька на балкон…

Ну? Все знают, что он увидел? Правильно, только тут уже в окошко автомобилю колотили кирпичом. Папа за телефон, милиция в машину, а дежурный так грустно ему говорит:

— Вы бы уже, Александр Васильевич, завязывали на балкон выходить, а то статистика какая-то странная получается…

Александр Васильевич очень много знает и умеет. Обои клеить, например, может. Да и странно было бы, если б не мог. И маменька моя умеет. И я. Когда бабуля Нина Леонтьевна жива была, так она девочек своих заставляла раз в полгода в квартире обои переклеивать для праздничности.

Один раз клеили мы с маменькой обои у меня в квартире.

Дошли до крохотного коридорчика, эдакого выверта перед сортиром. Стала я обои тряпкой разглаживать, а вот то, что там, под обоями розетка со снятой накладкой — забыла.

Кэ-э-эк меня шарахнет, хорошо, лететь недалеко, некуда. Я сначала заблеяла что-то, потом все слова вспомнила, которым меня на заводе научили. А маменька сложилась вдвое и ржет как конь. Вернее, как лошадь ржет.

— Чего это вас, маменька, так разобрало?

А она отвечает:

— Мы так с папой твоим обои клеили. Он мне: «Прижимай, прижимай сильнее!», ну, и ситуация аналогичная, так же, как ты, и отлетела. И слова заводские сказала. На что Александр Васильевич и выдает: «Какой кошмар! Люда, как тебе не стыдно! Почему ты ругаешься, как портовый грузчик, — видишь же, двести двадцать тебя не берет!»

С другой стороны, такие мелочи, как, например, в какую школу я хожу, или в какой класс — его абсолютно не трогают.

Когда маменьке исполнилось 35 лет, она сказала:

— Тихо, ша! Это становится опасным. Поэтому на этом возрасте и остановимся.

И далее на вопрос о возрасте каждый раз уверенно отвечала: «Мне 35!» Поскольку маменька не то чтобы прям так уж юная нимфа внешне, но очень позитивна по отношению к жизни и уверенно носит свое доброе лицо, то никто и не возражал, а наоборот, верили.

И папа тоже верил. Потому что у мужчин вообще с датами слабовато. Они, пупсики, не понимают, когда настоящая женщина целый день ходит обиженная на то, что «этот козел не поздравил меня с четырнадцати-с-половиной-летним юбилеем первого вручения им мне букета!». Тут я с мужиками согласна: хочешь, чтобы мужчина вспомнил дату, — скажи ему об этом за неделю. И не успокаивайся на этом, дурочка, напоминай каждый день, а накануне два раза. Причем не в стиле «ты помнишь, о чем я тебе говорила?», потому что он, конечно, не помнит. А говоришь: завтра такой-то праздник, не поздравишь — убью.

Я так хорошо об этом знаю, потому что эта замечательная черта есть у меня в полной мере. То есть моя мужская составляющая явно перевешивает женскую. В папеньку я, значит. Однако если мужчине много раз повторить какую-нибудь цифру, то он ее, возможно, запомнит. Вот так и с тридцатью пятью мамиными годами.

Многократно слыша эту цифру, папа проникся и теперь уже точно знал, сколько лет его жене.

И вот, однажды коллеги по работе (ГОИ, где Александр Васильевич трудился всю свою сознательную жизнь) спрашивают:

— Саша, а Людмиле-то сколько лет? Не знаешь, наверное?

На что преисполненный гордости папа отвечает:

— Почему это не знаю? Знаю! 35! — И обводит коллег победоносным взглядом.

Сотрудник Сережа ехидно:

— А Галка, кстати, уже институт закончила. И трудится, вон, в соседнем отделе! — это он папеньку уесть думал.

На что папа не менее гордо:

— Ну и что! Возможно, она когда-нибудь даже станет старше!

Когда мы по возрасту сравнялись, мама выбрала другую цифру — 55. С ней теперь так и живет.