А косметики-то и нет. Зато есть дочь, у которой косметика есть. Подарила ей подружка на день рождения набор взрослой косметики. Хороший такой набор, дорогой. Сонька мне говорит: «Конечно, мамочка, я тебе дам попользоваться!» Дам-то дам, но сограждане убрали его в надежное место, куда — не сказали, а сами забыли. Поэтому следующие пять минут мы провели в поисках косметического набора, представляя собой живую иллюстрацию к явлению под названием «броуновское движение». Настойчивость — побеждает, мы его нашли. Параллельно я рассказала Славе про гортензию в магазине, а он порадовал меня тем, что нашел кольца.

Дальше я села рисовать лицо. Нет, дамы, вы понимаете, что с близкого расстояния я себя рассматриваю крайне редко, потому что лицо рисую раз в полгода.

И вот села я, поставила зеркало, посмотрела на себя и ужаснулась — боже, какой кошмар: морщины, какие-то неровности, глаза красные, красотка, в общем. Стала пытаться устранить недостатки — получается только хуже. Нет, навык не утерян, но моральный дух подорван. Тем более, тут вышел на свет Хованов в новом костюме, который оказался волшебно хорош, в белой рубашке и завязанном Сонькой галстуке (нет, не зря я родила себе дочь, что бы мы без нее делали?).

Тут на кухню выплывает мамуля в халате, крайне раздраженная тем, как собирается папа. А папа собирается, как все мужчины, в отличие от Хованова, который делает это виртуозно и сам. То есть:

— Люсечка, где моя рубашка, мой галстук, мои ботинки, моя бритва, мои носки, мой одеколон, а почему ботинки не блестят, их что, надо начистить?

На этом месте мамуля садится в кухне нога на ногу, и на мой вопрос, почему она еще в халате, решительно отвечает, что она с нами не поедет.

Во. Приехали. Я, натурально, зверею и спрашиваю маму, в уме ли она? А она мне — в уме, но никуда не поеду. И вообще плохо себя чувствую, и отстаньте все от меня, отойдите от гробика и не кошмарьте бабушку.

И вот мы уже одеты, и кое-кто из нас кое-как накрашен. Настроение, как понимаете, праздничное. Я выгоняю мужчин и Соньку в машину и говорю с мамой по-нашему, по-девичьи. Не буду рассказывать как, а то вы меня за приличную держите, а я… Нет, не расскажу.

После чего мама волшебным образом собирается, одевается, причесывается и приобретает товарный вид за четыре с половиной минуты. Мы выходим, садимся в машину и отъезжаем в сторону загса, где нам нужно быть ровно через шесть минут. А ехать десять. На цветы времени уже не остается. Никакого, идем по минусовому графику.

Тут Евгеньич решает — что же я за невеста без букета. На перекрестке выпрыгивает из машины и гордым северным оленем уносится в сторону «Оранжа». Посреди перекрестка у него развязывается шнурок. В общем, на то, чтобы приобрести букет, у него ушло шесть минут — с дорогой туда-обратно и завязыванием шнурка.

Так что в загс мы прибыли с минимальным опозданием.

Вы когда-нибудь ездили в машине, где три водителя, и все за рулем? Нет? А вот нам пришлось. Значит, так — за рулем был папа, потому что мы вроде как молодые, я еще в непомятом платье и с цветами. Но, формально, хозяин-то Слава, а водитель — я. Поэтому тут он нас и накрыл, этот когнитивный диссонанс. Потому что представление о том, как ехать до загса, у нас у всех было разное. Что неудивительно, учитывая Петроградский район ориентирования.

Ну да ладно, поругавшись немножко, доехали мы до этого замечательного заведения, бросили родителей с Сонькой в машине и помчались вприпрыжку оформлять документы.

Влетев в здание, обнаружили на ступеньках свою свидетельницу, которая, скроив ехидную морду, спросила:

— Торопимся? — и поинтересовалась: — И где же свидетель?

Дело в том, что накануне Слава пообещал Танюшке, что свидетель будет не простой, а золотой. Ну, ей-то сам бог велел засвидетельствовать наш брак — в конце концов, она познакомилась с нами обоими в 1980 году и, похоже, уверена в стабильности зарождающейся семьи.

А вот свидетель у нас был почетный — НАШЕ ВСЕ — Лейкин Вячеслав Абрамович. Один из самых моих любимых мужчин. И мужчин, и поэтов. И вообще. Когда он согласился — я возгордилась ужасно.

— Ну у кого еще Лейкин свидетелем на свадьбе? — задирала я нос, идя по улице.

Как выяснилось позже — ни у кого, потому что свидетельствовал он, несмотря на зрелую юность, впервые.

Но это все полдела, потому что свидетель опаздывал. Живет он в Пушкине, а нужную ему электричку, конечно, отменили. Потом подали другую, которая коварно отъехала на непреодолимое расстояние от станции и раскорячилась посреди поля. Все ждали, Лейкин нервничал. Время бежало.

Дислокация, значит, такая: Танюшка на лестнице головой вертит в поисках свидетеля, а тут входит троица. В форме, аксельбантах и со знаменем. Посреди знамени — черная полоса. Я от ужаса не помню, какого цвета были две другие. Мальчики, правда, ничего — моло-о-оденькие, перчатки белые, морды серьезные. Танька сглатывает слюну и сдавленно шепчет: «Который из них?.. Или все трое?» Пришлось разочаровать девушку, что это не к нам.

Мы, ошалевшие от такого гламура, побежали оформлять документы. Слава ворвался в кабинет заведующей со словами: «Нам бы пожениться. Причем — прямо сейчас». Обалдев от его напора, заведующая позаикалась десять секунд, но потом отправила нас в соседний кабинет, где у нас отобрали паспорта, а нас самих послали в комнату жениха и невесты.