— Не печалься, Варлаам, я тебе железный посох сделаю, — улыбнулась Агриппина.

Едва раскрылись кремлевские ворота, как, толкая друг друга, ринулся к царским хоромам нищий люд. Осадили царскую поварню, галдят. Варлаам на цыпочках приподнялся, тянет шею, заглядывает, не проворонить бы, когда кормить начнут. У инока Варлаама миски нет, да и то не беда, к кому-нибудь пристроится.

Из поварни голоса стряпух доносились, вареным пахло, дразнило голодный народ. Из царских хором показался Голицын. За спиной князя стрельцы стеной. Надвинулись на толпу.

— Прочь! — заверещал Голицын. — Не тревожьте государев сон! Кто еду сулил, тот и подаст!

И загуляли бердыши по нищему люду.

— Эй, люди добрые, царская невеста едет! — Приставы стучали палками по воротам, барабанили в двери. — Встречать!

Марина Мнишек от Москвы еще верстах в двадцати была, а в городе уже тьма народу. Кто не пожелал, того приставы силком погнали.

Агриппине недомогалось, однако пристав нашумел на нее:

— Глупая баба, и хвори твои не ко времени! Царя указ — и ничего иного не ведаю.

День, хоть и май, сырой да пасмурный. Дождь то припускал, то переставал. Народ вдоль дороги теснился. Агриппина забилась в середину толпы, все теплей.

По другую сторону дороги — царское войско: стрельцы пешие, казаки и гайдуки конно. На стрельцах и казаках кафтаны красного сукна, белые перевязи через грудь.

За войском золотой царский шатер, на карауле немцы капитана Кнутсена. У царского шатра бояре и паны вельможные собрались. Тут же музыканты, поляки и литвины. Народ плевался:

— Не попами невесту встречают, а бесовским хороводом.

Едва невестин поезд завиднелся, ударили бубны, зазвенели литавры. Бояре и паны навстречу невесте тронулись. Идут по дорогим коврам, как по луговой траве ступают. Братья Ракитины и выборные от ремесленного люда всех опередили, уже преподнесли Марине сотню соболей и пояс золотой.

Ввели бояре невесту в золотой шатер, сказал князь Мстиславский:

— Вся земля русская бьет тебе челом.

Толмач слова князя перевел Марине, она заулыбалась. Усадили Марину в царскую карету и под музыку въехали в Москву. Впереди гайдуки дорогу расчищали от любопытного люда, а за каретой царской невесты кареты вельможных панов и бояр. Шляхтичи конно, отряд за отрядом, при оружии. В народе голоса раздавались:

— Никак, на рать собрались!

— Ого, целое войско Мнишеки в Москву привели!

— Выкуп за невесту заломят изрядный!

— Поди, русской землицей самозванец рассчитаться пожелает!

— Эй, кто там языком болтает?

Приставы в толпу кинулись выискивать, а народ над ними насмехается, будто невзначай толкает.

Смотрит Марина в оконце по сторонам. Издали увидела Кремль, и дух захватило. Стоит на холме, красуется зубчатыми стенами, башнями стрельчатыми. А из-за стен позолоченные главы церквей высятся, крестами резными украшены.

Звонко застучали копыта коней по вымощенной булыжником площади. Гайдуки народ по пути разгоняли, плетками хлестали. У кремлевских ворот музыканты дожидались. Заиграли трубы веселую плясовую, под нее и в Кремль въехали. Свернули к монастырю, остановились.

Подбежали бояре, засуетились, помогли Марине выйти. Мстиславский знак подал, и повели бояре Марину в монастырь на поклон к инокине Марфе.

Патриарх Игнатий, крепкотелый, цыгановатый, кровь греческая выдает, вышел из патриарших хором, остановился, дохнул широкой грудью. Накануне дни были ненастные, а вчера и сегодня небо очистилось и солнце припекает вовсю.

Переливались колокола, зазывая люд к обедне. В стройном звоне чуткое ухо патриарха уловило «камаринскую». Откинул волосы Игнатий, вслушался. Так и есть, на колокольне Покровского храма звонарь наяривал плясовую.

— Ах, богохульник, — покрутил головой патриарх, и не поймешь, гневался или восхищался он лихостью звонаря.

Опираясь на высокий посох, медленно двинулся к царским хоромам.

Попы уши прожужжали патриарху Игнатию: «Можно ли, чтоб невеста православного царя в вере латинской на Москве пребывала?»

Не столько для себя, сколько для этих попов и отправился Игнатий к царю.

От патриарших хором до царских рукой подать. Идет Игнатий, на первую зелень заглядывается. Вон травка пробилась, а на ветках клейкие почки лопнули, распустились.

Позади патриарха два чернеца следуют. У Красного крыльца взяли Игнатия под локотки. Он отстранил их:

— Без вас взойду!

В сенях чернецы на лавку уселись, а патриарх в Крестовую палату вошел. Басманов уже здесь был, встал:

— Благослови, владыко!