Это были удивительные люди. Они знали, как говорил Николай Бауман, что если активно работать, то можно рассчитывать на два-три «чистых» месяца, когда еще нет слежки. Потом, когда шпики нащупают след, месяц-другой длится игра с ними в кошки-мышки, ну, а затем, конечно, провал, если не уехать за границу.

Профессиональные революционеры вели счет не по годам, месяцам, дням, а по часам. Каждый час — революции! Не удивительно, что, став наркомами, командармами, секретарями губкомов партии, они работали за двоих, за троих. Они умели ценить время и использовать его.

Однако кончались «чистые месяцы». Тюрьма. Одиночная камера. Каменный мешок для удушения воли, разума, энергии. Тюремные стены не пугали истинных революционеров. Все их внимание, все силы переключались на душевную и физическую тренировку, на создание строгой и дисциплинированной организации, на связь с волей, с товарищами, на самообразование. Они учились в тюрьмах, прошли тюремные, ссыльные университеты. В ожидании смертного приговора Фрунзе изучал английский язык. Ленгник занимался в ссылке философией, вел оживленную переписку с Лениным о кантианстве, о гегельянстве. В Варшавской цитадели пополнял свои знания Дзержинский. И Свердлов не терял время в тюрьме попусту, не падал духом, много читал, не переставал действовать как большевик-организатор.

Новгородцева-Свердлова пишет в своих воспоминаниях, что Свердлов наладил политическую учебу в пермской и екатеринбургской тюрьмах. Здесь были и беседы, и диспуты с меньшевиками, и обсуждение насущных вопросов партийной жизни: решений V съезда РСДРП, отношения к III Государственной думе.

Уральские рабочие-большевики вспоминают, как много дал им Свердлов в тюрьме. Старый коммунист П. М. Быков вспоминал впоследствии, что Яков Михайлович и в тюрьме был тем профессионалом-революционером, пропагандистом-болыневиком, каким он был на воле: читал лекции, проводил беседы, устраивал диспуты с эсерами.

Сохранилась редкая фотография: на полу, поджав ноги, сидят люди, в центре — Свердлов. Это обитатели камеры № 7 пермской тюрьмы, в которой находился Яков Михайлович летом 1906 года, ожидая царского суда.

Фотография не только редкая, но и необычайная по происхождению. Делал ее не тюремный фотограф, тот знал только крупный план — анфас и профиль. А тут — живописная группа!

Уральские журналисты разыскали в Свердловске члена партии с 1905 года Василия Павловича Щербакова. Он находился в пермской тюрьме в одно время со Свердловым.

— Да, такой он и был тогда, — вспоминал В. П. Щербаков, разглядывая фотографию, — совсем молодой, чуть больше двадцати лет. А любой, кто хоть раз встречался с ним, ощущал его неуемную энергию, жажду деятельности, острый, блестящий ум и знания эрудита. В тюрьме его стараниями был создан настоящий партийный университет.

Щербакова спросили, не помнит ли он, чтобы кто-то фотографировал в тюрьме. Он ответил:

— Был, правда, у нас один художник — так он все зарисовки делал. Это студент Вологдин.

Монтер пермской электросети, студент Валентин Вологдин, уже побывавший к тому времени в тюрьме за участие в революционной демонстрации, познакомился со Свердловым в камере № 7. На воле Вологдин оставил невесту — Марию Теплоухову. Она приходила на свидания, приносила передачи, а однажды явилась в подвенечном уборе в тюремную церковь — там состоялась и свадьба Вологдина с Теплоуховой.

Как-то Мария Федоровна передала жениху большую фунтовую лачку чая. Получив ее, Вологдин ахнул — в посылке были запрятаны фотографическая камера «Кодак» и несколько пластинок к ней. Так удалось сделать редчайший снимок — фотографию царских узников.

В Горьком, в доме-музее Якова Михайловича Свердлова, хранится дар вдовы известного советского ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР Валентина Петровича Вологдина — рисунки, фотографии, негативы. На одном из негативов и запечатлен Яков Свердлов с товарищами по камере № 7.

Свердлова перевели из пермской тюрьмы в екатеринбургскую. Как-то, придя в камеру, в которой сидело много арестованных массовиков — рабочих и крестьян (то есть таких, кто впервые попал в тюрьму за участие в массовой демонстрации), он спросил, нет ли среди них желающих побеседовать на политические темы. «Народ зашумел, обрадовался, охотников нашлось много. Камера была самая большая, и в ней сидело постоянно 25–30 человек, — свидетельствует А. И. Парамонов. — …На другой же день Свердлов, одетый в простую черную косоворотку, звонким, сильным и четким голосом начал беседу. С первых его слов в камере установилась абсолютная тишина. Два-три человека отложили в сторону книги. Внимательные глаза слушателей вперились в небольшую, сухощавую фигуру оратора, а он, поблескивая стеклышками пенсне, уверенно и убедительно излагал „Коммунистический манифест“. И когда он, подняв вверх на уровне головы правую руку с вытянутым указательным пальцем, закончил восклицанием: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“, — раздались общие дружные, как в театре, аплодисменты. Я вспомнил, как он так же заканчивал свои речи в городском театре в 1905 году».

А. И. Парамонов записывал лекции Свердлова, он хранил эту тетрадь, а в 1910–1911 годах пользовался ею, занимаясь с рабочими Каслинского завода. «Свердлов не был бы Свердловым, — заключает свои воспоминания А. И. Парамонов, — если бы и в тюрьме не вел пропагандистской работы».

Свердлов находил время в тюрьме читать, конспектировать, изучать получаемую с воли литературу, отвоевывая на это право у тюремной администрации.

Сохранились списки книг, которые запрашивал Свердлов, его конспекты и записи. Широта кругозора 24-летнего революционера-практика поражает, огромный интерес Якова Михайловича к теоретическим проблемам внушает уважение.