— Да, ты птица большого полета, — заметил Денис преувеличенно серьезно.

— Само собой, — не понял иронии Тимур. — Я своим местом дорожу, на чаевые не жалуюсь, и на меня тоже еще никто не жаловался. А Ван Дамму у нас очень понравилось, он почти четыре часа парился, даже опоздал на спектакль в Большой театр. Да если бы я хотел, я бы лучше у Ван Дамма часы стащил, на память. Я Ван Дамму и халат приносил, правда, парить его мне не доверили, его сам начальник смены парил…

— Хорошо, про Ван Дамма мы послушаем в следующий раз, — не выдержал Денис, который терпеть не мог Жан-Клода и все его фильмы.

— И Семен Фарада, это который «уно, уно момэнто», он свой день рождения тридцать первого декабря который год у нас в Сандунах справляет, — не унимался Тимур.

— А еще у вас и криминальные авторитеты отдыхают, — напомнил Грязнов-старший.

— Но у нас же только легальный криминал, это ж понимать надо!

— А-а, я действительно не понял. Раз легальный, это все меняет, веление времени, так сказать, — ухмыльнулся Вячеслав Иванович, обдумывая какие-то свои комбинации. — Легальный криминал, ну надо же!..

— Вот именно, — радостно закивал Тимур, — веление времени. И еще, как назло, наш начальник смены на вокзал уехал, родственника встречать. А он ведь знает, что сегодня начальник Московского уголовного розыска кабинет заказал. Вдруг прямо сейчас приедет? Что будет — не знаю! — развел руками Тимур.

— Да, за такую халатность на работе начальник МУРа тебя запросто и посадить может, — посочувствовал Денис.

— Не может, — успокоил Вячеслав Иванович, — гарантирую.

— Почему гарантируешь? Если ему пожалуются, он наверняка не станет разбираться, кто тут виноват, — горестно протянул Тимур.

— Я — начальник МУРа.

Челюсть Тимура беззвучно упала вниз, пару секунд он молчал, наконец кое-как собрался:

— А я думал, сначала подъедет охрана, сопровождение, референт…

— Увы, я не член Священного синода, — усмехнулся Вячеслав Иванович.

— Я, наверное, не то говорил, товарищ начальник. У нас никакого, даже легального криминала не бывает! У нас все тихо…

— Поздно, брат, отказываться от показаний, раз уже проболтался, — ехидно заметил Денис.

— Не волнуйся, Тимур, я и без тебя знаю, кто здесь бывает, — успокоил банщика Вячеслав Иванович. — А ты про часы вроде не врешь, что не брал, а? — Тимур отрицательно замотал головой. — Но если ты не брал и никто из посетителей не брал, так где они могут быть? — глядя на Дениса, спросил Грязнов-старший.

— Чего гадать, надо опросить потерпевшего и свидетелей, — поднимаясь, поправил на поясе простыню Денис, затем наклонился и негромко добавил дяде: — А ты мне — трусы, трусы… Тут часы, блин, кремлевские! Практически куранты.

— Я же говорил — преступление века, — не без сарказма парировал Вячеслав Иванович.

Нью-Йорк. 2000 год.

Дождь, мерзкий дождь шел весь день. Стучал по крыше, заливал лобовое стекло. Вода бежала по асфальту, пенясь и пузырясь, образовывая стремительные ручейки, которые объединялись в один широкий ревущий поток, несущийся по дороге. Грингольц дрожал от холода, хотя печка была включена на всю мощь. Он барабанил пальцами по рулю, озирался, непрестанно бормотал что-то себе под нос. Его безмерно раздражал непрекращающийся стук капель по жести и мутные водяные разводы на стеклах. На Гришу была возложена важная миссия, и он нервничал. Грингольц с детства не любил ждать. Только две вещи на свете могли довести его до исступления: ожидание и выбор. Гриша совершенно не умел этого делать. Проблема выбора, например между тапочками синего и зеленого цвета или заказа какого-либо блюда из меню в ресторане, вводила Грингольца в состояние глубочайшего ступора и оцепенения. Поэтому, отправляясь за покупками, он всегда предпочитал брать с собой кого-нибудь из знакомых, а в ресторанах всегда полагался на вкус официантов. Если же вдруг случалось такое, что помочь было некому, Гриша, напрягаясь изо всех сил, делал выбор наугад, а потом еще длительное время переживал и нервничал, что все сделал неправильно.

Ждать же Грингольц не любил потому, что ему все время казалось, что ждет он напрасно. Про него давно забыли, или нашли дела поважнее, или просто вовсе решили не приходить. Почему-то Гриша привык считать, что его скромная персона вовсе не заслуживает того, чтобы кто-то спешил к нему на встречу. Поэтому договариваясь с кем-нибудь, Грингольц всегда был в положении просящего, даже если встреча выгодна вовсе не ему.

А люди, которых ждал Гриша, все не появлялись, ручка кейса с деньгами, с большими деньгами, между прочим, жгла ладонь. Грингольц боялся даже на мгновенье выпустить его из своих рук. Столько денег в одном банальном чемодане! Раньше Гриша видел такое только в американских боевиках. Он никогда не понимал, как эти остолопы — национальные герои и крепкие парни — все время умудряются где-нибудь да потерять эти деньги. Перепутать кейсы, забыть в такси, позволить какому-нибудь мелкому воришке украсть их. «Уж я бы никогда такие деньжищи не упустил, — думал всегда Грингольц. — Я бы сумел их уберечь от всяких там покушающихся».

Гриша приспустил боковое стекло, огляделся: вокруг никого не было.

«Черт, куда все делись? Слишком сильно опаздывают. Когда едешь за такими деньгами, так не задерживаешься. Вот если бы я не появился, это еще было бы объяснимо, но тех господ я не понимаю. И почему отправили меня одного? Разве так положено? Что я смогу сделать один, если, не дай бог, непредвиденная ситуация? Буду кричать: „Спасите! Милиция!“? Или в лучших традициях американских боевиков один раскидаю по сторонам штук пятнадцать ублюдков, а затем, поставив ногу на голову одного из них, картинно произнесу: „Asta la vista, baby“?

Гриша хмыкнул. Картинка, нарисованная воображением, ему понравилась. Грингольц редко бывал героем. Говоря откровенно, никогда. И, если не считать его отважного поступка в детском саду, когда он храбро спас девочку от омерзительного рогатого жука, больше ситуаций, возводящих в ранг супермена, в Гришиной жизни не случалось.

Как-то внезапно Грингольцу вспомнилась эта девочка. Она всегда почему-то всплывала в памяти в очень важные моменты Гришиной жизни, хотя они не виделись уже лет пятнадцать. Но это была первая любовь Грингольца, а она, как известно, не забывается. Девочка носила нежное имя Алина, обладала огромными карими глазами и длинными каштановыми волосами.