— Ничего. Достанет,— удовлетворенно хмыкнул Мыльников, размышляя над перспективой дела Черемыкиной.

— Ты, правда, с судьей договорился? — поинтересовался Виригин.

— По такому-то пустяшному делу? — хохотнул адвокат.— Обижаешь, Макс! Просто зашел к нему, уточнил, когда суд, потрепался, анекдот рассказал,— объяснял адвокат снисходительным тоном.— А он мне в ответ этот, про турок... Нет, ну хорошо я продолжение придумал, про китайцев с таджиками?.. А, Виригин?!

— Остроумно...

— Да, неплохо получилось! И... О чем мы говорили? А, ну да. После процесса бутылку выкачу «Кауфмана». Большую. Знатный водец! Для поддержания контакта...

— Здесь ведь и так условное будет,— заметил Максим.— На большее не тянет.

— Разумеется. А вот теперь главное: какой же ты из этого сделал вывод?..— Мыльников вновь взял менторский тон.

— Ну, какой вывод... — Виригин понимал, куда клонит партнер, но все же спросил из внутреннего упрямства: — Зачем же было ее «разводить»?..

— Ответ номер один, и главный,— пафосно сказал Мыльников.— Мы с тобой должны заработать на кусок колбасы. Ты колбасу любишь, Максим?

— Ну... так... — к разговору о колбасе Виригин точно расположен не был.

— Не ту колбасу, значит, ешь, если «ну так»!

«А ведь он прав,— думал бывший опер.— Колбасу не ту ем, водку не ту пью. А ведь мне почти сорок пять».

— Разную ем... А что, есть еще ответ номер два?

— Есть! Ответ номер два: из воспитательных соображений. Чтоб наказание прочувствовали. Наверняка всю молодость по мужикам пробегала, а сыном не занималась. Так пусть за грехи платит. Разве несправедливо?..

— Трудно сказать,— почесал подбородок Виригин.— Какие грехи-то тут? Ну, «траву» парень курит. Кто ж ее сегодня не курит?.. Ты не поверишь: дворничиху во дворе, татарку лет шестидесяти, застал как-то...

— Ничего, коллега,— самодовольно пообещал Мыльников.— Скоро ты от своих ментовских взглядов отвыкнешь!

Виригин не понял, что ментовского в его снисходительном отношении к «траве», но спорить не стал.

Жена шинковала капусту быстрее, чем Федор Ильич успевал подносить из магазина новые кочаны. Странно. Может, халтурит? Крупно шинкует?

Федор Ильич понаблюдал за действиями супруги и сказал:

— Ты помельче руби.

Та не ответила. Пялилась, как всегда, в телевизионный ящик. Там шло ток-шоу. Худенький правозащитник спорил с толстым прокурором насчет нового более жесткого закона о наркотиках. По проекту закона можно будет сажать уже не за коробок, а за щепотку «травы». Правозащитник напирал на права человека, прокурорский — на угрозу национальной безопасности. Правозащитник убеждал о том, что марихуана — никакой не наркотик, если сравнивать ее с водкой. Прокурор парировал, что можно и водку запретить, почему бы и нет. Лично он не пьет уже два года. Правозащитник утверждал, что запрет — не решение проблемы, прокурор предлагал высшую меру для пушеров и дилеров. Правозащитник говорил, что новый закон нужен чиновникам из Наркоконтроля и судьям, чтобы взяток побольше брать. Прокурор «переводил стрелки» на то, что правозащитников финансируют Америка и Израиль.

— Ненавижу наркоманьё! — прокомментировала жена.— Вчера в парадном на шприц наступила, так чуть не загремела по лестнице... Жестче с ними надо, жестче!

— Ой, не знаю,— усомнился Федор Ильич.— Правду про взятки-то говорит... Ты, старая, на государственные проблемы отвлекаешься, а рубишь крупно. Помельче руби-то!

— Не учи ученого! — недовольно отозвалась супруга.— Лучше еще за капустой сбегай.

— Хватит, натаскался уже... по лестницам-то без лифта!

— Ничего, физзарядка тебе! Иди-иди, пока дешевая. А то чем закусывать зимой будешь?..

Это был аргумент. Квашеная капустка — наипервейшая закусь. Без нее — зима не зима. Федор Ильич снова поплелся в магазин...

Мыльникову, видать, давно хотелось поговорить на «морально-этические» темы. Вот и случай подвернулся. Что ж, Виригин был не против.

— А я, если честно, легко перестроился. И знаешь почему?..— Адвокат жестко подрезал канареечного цвета «Оку». Та жалобно чирикнула, шины ее заскрипели на весь Литейный.

— Если не секрет,— Виригину и впрямь было интересно.

— Чувство обиды помогло,— сказал Мыльников нормальным человеческим голосом.— Когда на пенсион вышел, по сторонам взглянул, задумался, и тошно стало. Ну, что я нажил? Пенсию, на которую не протянешь? Льготы, которые испарились?.. Ну, еще язву желудка. И это после двадцати лет в следствии. После всех трупов, стрессов, бессонных ночей. Да ты и сам все знаешь...

— Согласен,— вздохнул Виригин.

Он и сам двадцать лет оттрубил в органах — и что? А ничего. На пенсию можно прожить неделю, машину уже ремонтировать не хотят, скоро развалится, квартира заработана родителями, а так бы неясно, где жил.