Потом Лида вкрадчиво и в который раз намекала, что неплохо бы Верунчику подключить к этому делу свои гениальные способности. Потому что ее друзья-аниматоры в тревоге за Кармен, за судьбу фестиваля. И Ветрова жалко (актриса всхлипнула, поднесла платочек к глазам).

Что ей сказать? Что ничего не хочется? Если что-то случилось с Андреем и Вера не может его спасти, почему она должна спасать кого-то постороннего? Не может помочь любимому человеку — значит, не может помочь никому. Это с ней, между прочим, впервые. Она всегда всем помогала, несмотря ни на какие нелады в своей жизни. Так было. Значит, сейчас не так…

Она не стала Лиде ничего этого говорить. И не стала признаваться в том, в чем даже себе самой не хотела признаться. Она вдруг перестала «чувствовать». Много лет, с юности изучая свое слуховидение и свои неординарные способности, Лученко постепенно пришла к выводу, что пять известных чувств — это пять радиостанций. Однако окружающий мир транслирует нам себя не на пяти, а на ста пятидесяти пяти волнах, просто мы не умеем «ловить» остальные. Не настроены на них. Изредка встречаются особенные люди, которые настроены и умеют ловить некоторые удивительные станции. Вера освоила свои. Всегда, сколько себя помнила, могла «прочитать» болезни по лицу и телу, да и не только болезни, умела предсказать, что случится с человеком завтра, через год. Во время обострений своего предзнания могла даже сказать, кто сейчас позвонит, кто войдет. Просто видела. Сверхразвитая интуиция…

А сейчас лица плоские, как бумага. Люди — словно черный экран. И глухота. Ничего, ноль. Наступило «радиомолчание». Мир продолжал жить, транслировать в пространство свои боли и проблемы, радости и заботы. Продолжал тянуть тончайшие связи всего со всем, паутинные струны, звучавшие для настроенного уха пониманием закрытого. Поток всебытия продолжал струиться. Но не для Веры Лученко.

Она сказала Лиде, что плохо себя чувствует, и та ушла…

Глухо стукнула дверь. Опять?

— Простите, Вера Алексеевна…

Это "Мамсуров. Что ему надо? Лидка прислала? Вот неугомонная эгоистка. Сказано же: плохо…

— Дитинко, дай Боже здоровья! — прозвучал еще один мужской голос. — Вторгаемся к вам, в святая святых…

Батюк. Человек-театр. Сейчас он полчаса будет с эффектными оборотами и долгими паузами рассказывать о том, как неловко им было решиться побеспокоить. Хм… Нет, не стал. Странно. Вот и ошиблась ты, милая. В такой простой вещи ошиблась…

Она не извинилась за свой вид. Не села на кровати. Вообще ничего не сделала, никак не реагировала. Просто смотрела в стену и слушала.

Высокие гости, почетный президент анимационного фестиваля и его спонсор, сообщили: у них серьезные проблемы. Рассматривается вопрос о досрочном прекращении мероприятия. Давят власти города, на которые давит верхушка министерства внутренних дел. Оказывается, в городе опасная обстановка. И принимать здесь иностранных гостей весьма затруднительно. И пока что главным организаторам предложено самим, по-хорошему сворачиваться. Но это же безобразие! Позор на весь мир! Никогда такого не было, чтобы главная премия никому не была вручена, чтобы не состоялось голосование, торжественное закрытие… Возмутительно! Доброму имени анимационного фестиваля будет нанесен непоправимый ущерб. И вы же понимаете, Верочка Алексеевна, что — да, и материальные убытки мы, устроители фестиваля, тоже понесем.

Молчание. Требуется подыгрывающий вопрос? Остатки вежливости заставили Веру выдавить из себя:

— И чем же я могу вам помочь?

Перебивая друг друга, Батюк и Мамсуров принялись осыпать Веру комплиментами. О, в том-то и дело, что только вы и можете, уважаемая. Мы ведь наслышаны о ваших способностях. О вас с оттенком чуть ли не мистическим говорят не только как о докторе, психотерапевте и психоаналитике. Вы столько раз распутывали такие истории, которые никто, казалось бы, не в состоянии был распутать… Мы понимаем… вознаграждение… Со своей стороны можем гарантировать…

Голова разболелась сильнее. Заныли виски, скулы. Доигралась со своей вежливостью.

— Пожалуйста, оставьте меня, — тихо, с трудом сказала Лученко.

– Что?!

— Выйдите. Закройте дверь. Оставьте меня в покое.

— Как же… Но… — удивленно сказал Мамсуров.

А Роман Батюк громогласно продекламировал:

— Нас не хотят! Мы здесь лишние! Пойдемте, Авраам Тембулатович, будем погибать вместе!

Вера болезненно поморщилась от громких звуков.

Едва они вышли, она села, нащупала ногой остывшие тапки, прошаркала ногами в ванную и умылась холодной водой. Лицо горело и болело. И сильно почему-то разнылся левый глаз. Вера посмотрела в зеркало: нормальный глаз, ничего в нем нет, никакой соринки. Не покраснел. Почему же так ноет глазное яблоко и левая надбровная дуга? Наверное, это иррадиация тройничного нерва. Плохо… Обычно она умела справляться не только с различными перепадами настроения, но и с физическими своими недомоганиями. Могла «побеседовать» с головой или любым другим органом, уговорить его не болеть, успокоить. А сейчас не хотела. Зачем? Кому это нужно? Для чего ей здоровье?

Загудел, завибрировал и заиграл мобильный телефон на тумбочке. Со всех ног (откуда силы взялись?) Вера бросилась к нему — наконец Андрей!!! — нажала кнопку, крикнула:

— Слушаю!

—Лученко Вера Алексеевна? — спросил незнакомый мужчина низким голосом, с уверенными начальственными интонациями.

— Да… — Она опустилась на кровать. Ноги ослабели.

— Буланов Игорь Вячеславович, помощник Дмитрия Петровича Абдулова. Есть к вам разговор. Можете приехать?

Вера разозлилась.