— Если так, то деньги у него водятся. — Ирина взяла с тумбочки телефонную трубку и протянула ее мужу. — Турецкий, звони немедленно.

— Что, даже кофе не попью? — с напускным недовольством спросил Александр Борисович.

— Позвони, а потом попьем вместе. Если договоришься о встрече, я тебе разрешу выпить не только кофе, но и рюмку водки.

— Водки? — шутливо воскликнул Турецкий. — Ты что, серьезно?

— Вполне, — в тон ему ответила Ирина. — Видишь, на какие жертвы я готова пойти ради Алины и ее сынишки!

При упоминании о больном мальчике Ирина опять приуныла.

— Ладно, зая, не грусти заранее. — Александр Борисович взял телефон и поцеловал теплую ладонь жены. — Прорвемся!

Жена внимательно на него посмотрела и улыбнулась.

— Ты знаешь, Сань, когда ты так говоришь, я ничего не боюсь. Ладно, пойду сделаю тебе кофе.

Ирина чмокнула мужа в нос и ушла на кухню. Турецкий подождал, пока за ней закроется дверь и набрал номер, указанный в визитке.

— Слушаю вас, — почти тотчас же отозвался на том конце мужской голос.

— Я говорю с Вячеславом Ивановичем Прокофьевым?

— Да, Александр Борисович, это я. Как хорошо, что вы позвонили…

Ирина поставила турку на плитку и присела на табурет. Лицо у нее было грустным, по краям рта проступили две тонкие морщинки. В памяти у нее возникло веселое лицо маленького Маратика. Мальчишка, в самом деле, был очень смышленый. В последний раз Ирина видела его года четыре назад. Тогда у них состоялся очень серьезный и очень взрослый разговор.

— Тетя Ира, а почему у вас нет сынишки? — спросил мальчуган.

— У нас с дядь Сашей есть дочка, — улыбнулась в ответ Ирина.

— А у моей мамы есть и сынишка и дочка!

— Да, я знаю.

Тогда, вертясь на коленках у Ирины, мальчишка выдал фразу, которая на всю жизнь засела у нее в памяти.

— Теть Ира, если я умру, у мамы останется Гузель!

Ирина улыбнулась.

— Ты будешь жить долго и счастливо. И доживешь до самой старости! Будешь седым-седым дедушкой!

Мальчик улыбнулся в ответ и произнес — задумчивым, странным и совсем не детским голосом:

— Может быть, и буду. А может быть, и нет. Мне приснилось, будто я умер, и мама плачет. И тогда я подумал, что это хорошо, что у мамы есть еще и дочка. Вам тоже надо родить еще одного ребеночка!

— Хорошо, убедил. Я обязательно рожу второго ребеночка. А ты взамен перестань думать о всяких глупостях, хорошо?

— Хорошо, — кивнул малыш.

Кофейная пена с шипением выплеснулась на конфорку. Ирина быстро переставила турку на стол, снова опустилась на табурет и горько разрыдалась.

Иван Максимович Прокофьев, отец Вячеслава, оказался невысоким, ладно скроенным мужчиной лет шестидесяти, с приятным, хотя и несколько одутловатым, лицом и седыми волосами, аккуратно зачесанными набок. На подбородке у него красовалась седая бородка-эспаньолка, делавшая его похожим на какого-нибудь писателя или ученого. Вместо галстука Иван Максимович носил яркую шелковую бабочку.

Они сидели за столиком кофейни, у самого окна, так, что солнечные лучи, падая на белую скатерть и белые чашки, воспламеняли их и заставляли мужчин щуриться.

— Отличный сегодня день, — сказал Прокофьев, попыхивая трубкой и поглядывая на Турецкого небольшими, внимательными глазами.

— Да, неплохой, — согласился Александр Борисович.

Турецкий был готов к любому повороту дела. Если условия окажутся нелепыми, а задание невыполнимым, он просто встанет и покинет кафе. Но если дело покажется вполне осуществимым, а условия — приемлемыми — в этом случае Александр Борисович был не намерен медлить. Он подпишет договор и уйдет отсюда с авансом в кармане. Подобный исход встречи был заранее обговорен в телефонном разговоре. В сумке у Турецкого лежал бланк договора с печатью агентства и пустыми графами, которые можно было заполнить в течение десяти минут.

— Спасибо, что согласились встретиться, — сказал Прокофьев. — Мой сын много рассказывал о вас. Говорил, что вы «легенда». И, как мне кажется, даже немного гордился тем, что посадили его именно вы. — Прокофьев улыбнулся и добавил: — Как бы странно это ни звучало.

— Действительно, странно, — отозвался Турецкий и отхлебнул кофе.

Он чувствовал себя немного глупо. Напротив него сидит человек, сына которого он несколько лет назад упрятал за решетку. А тональность разговора была такой, словно он, Александр Борисович, был строгим учителем, беседующим с отцом неуспевающего ученика. Того самого ученика, которому «строгий учитель Турецкий», ради «его же блага», влепил двойку.