Затем я попросил нарисовать план Тобольска, чтобы по приезде суметь быстро ориентироваться в городе, и таким же путем изучил его. Но план оказалось куда труднее разобрать, чем читать газету. Луч освещал чересчур малое пространство, и нелегко было следить за направлением улиц.

Главной нашей заботой за это время стало решение вопроса: ехать ли мне до самого Тобольска или высадиться где-нибудь на промежуточной станции, верст за сто или двести до города и там попробовать на лошадях или на лодках доехать до железной дороги? Благоразумнее, конечно, было последнее. Но перспектива новых поисков провожатых, возможная отсрочка поездки из-за отсутствия лошадей или лодок, наконец, незнание местных условий — все это послужило причиной решения ехать до самого Тобольска. Там, по нашим предположениям, неизбежен был обыск парохода, и я рисковал после семидневных треволнений попасть в руки полиции. Но разве можно в нашем положении предпринять что-нибудь без риску? Надо только сделать со своей стороны все возможное для обеспечения успеха.

Я принялся за более детальное изучение своего шкафа. Некоторые доски пола качались, и, поднявши одну из них, я ощупал довольно большое пространство, достаточное для того, чтобы человек мог спрятаться. Влезть туда да и лежать там было не совсем удобно, но эти неудобства легко было перенести при уверенности, что побег удастся.

Я принял определенное решение: перед Тобольском спрятаться в „подполье“ шкафа и прикрыть себя досками. При этом доски требовалось крепко заколотить, чтобы не было возможности заглянуть внутрь „подполья“. Тогда при обыске шкаф оказался бы совершенно пустой и никто не мог бы подозревать, что под плотно заделанным полом кто-нибудь прячется. Не станет же полиция разбирать пол парохода! Для этого у нее должны быть серьезные подозрения, а таковых пока не имелось.

Я попросил дать мне шнурок, чтобы точно измерить, какой длины доски еще нужны. Не хватало двух досок. При содействии друзей из пароходной команды их заготовили и передали ночью. Таким же путем доставили буравчик и винты, необходимые для закрепления досок (гвозди были неудобны, так как при вколачивании их был бы слышен стук).

У меня закипела работа. Я начал прилаживать доски, заготовлять отверстия для винтов и т. д. За шесть дней я так привык к темноте, что работал совершенно свободно.

Часа за полтора до прибытия парохода в Тобольск я спрятался в „подполье“. Друзья начали закрывать досками все отверстия. Я изнутри также работал и уже через десять минут оказался со всех сторон закупорен. Оставалось только лежать на спине и ждать. Кроме того, что места было очень мало, все страшно скрипело. Но было никакой возможности ни повернуться, ни спать. Мое новое помещение напоминало собой гроб, с той только разницей, что из него я надеялся выйти и продолжать свою прерванную жизнь еще на этом свете.

Мы рассчитывали, что мне придется пролежать в этом „гробу“ около трех-четырех часов. Так и случилось на самом деле.

Пароход остановился, и слышно было, как пассажиры его покидают. Мои друзья также намеревались отправиться в город. Я ожидал того момента, когда придут и освободят меня из добровольного заключения.

Какие-то люди подходили к шкафу и отходили, по никто его не открывал. Что-то очень долго разгружали пароход. За временем я следить не мог, так как в новом моем помещении не было ни одной светлой точки. Моментами казалось, что я жду целую вечность. Когда меня оттуда извлекли, я был поражен тем, что прошло только около трех часов.

Потом уже мне рассказывали, что на пристани была полиция, проверяла паспорта приезжающих, и подвергла беглому осмотру пароход.

Наконец слышу, как кто-то подходит к моему шкафу и уверенной рукой открывает дверцу. Но не шевелюсь — может, посторонний человек. Раздается условный стук. Я отвечаю тем же. Смелым ударом выбивается одна, вторая доска. Где былая осторожность, с которой ввинчивались винты и прилаживались доски? Бояться теперь нечего, так как на пароходе нет никого постороннего.

Я выползаю из своего „гроба“, запыленный, запачканный. С трудом привыкаю к яркому солнечному свету.

— Ну что, товарищ, не разучились еще ходить? Может, помочь? — приветствовал меня симпатичный молодой парень из пароходных друзей.

Меня проводят в одну из служебных кают, выходящую окнами на воды Иртыша.

Итак, я почти свободен! Могу ехать, куда хочу, и кончилась жизнь в шкафу. Всей грудью вдыхал я свежий речной воздух, такой приятный после пыли подполья.

Но было еще рано праздновать победу. Предстояло выбраться из парохода, потом выехать из Тобольска и, наконец, попасть на железную дорогу, не возбуждая подозрения. Моя физиономия типичного южанина не могла не бросаться в глаза на этом далеком севере. Паспорт тоже был не из особенно подходящих для Тобольской губернии. Все это оказались препятствия, правда мелкие, но все же препятствия, которые надо одолеть.

Прежде всего, конечно, требовалось изменить свою физиономию. Это удалось сделать неплохо. Когда я приехал в условленную квартиру, один из очень близко знающих меня людей не узнал меня с первого раза.

Преобразившись и пообчистившись, я отправился в город. Прошел спокойно мимо стоявшего недалеко от пристани городового и не вызвал в нем никакого интереса к своей персоне. Шел я уверенно, так как город был знаком мне по плану.

В тот же день я выехал из Тобольска. Товарищи все сами приготовили: купили необходимые вещи, достали ямщика, организовали конспиративный отъезд из города. Без всяких препятствий я доехал до железнодорожной станции. Отсюда уже начиналась знакомая стихия. Имея хороший паспорт и деньги, нетрудно стать неуловимым для нашей полиции.