Шрифт:
— Like a squirrel in a cage. [30]
Я достал с полки бюкс с двойной крышкой. Его дно едва прикрывал белый искрящийся порошок.
— Вот все, что смогли сделать синтетики, пытаясь воспроизвести «белку в колесе». Нужно провести возможно полные испытания.
Я не стал объяснять Микеле, что это вещество почти отвечает структуре V, рядом с которой лет восемьдесят назад экзаменатором был поставлен жирный вопросительный знак.
— Прошу вас только об одном. Предельная аккуратность. Это все, что мы имеем. Испытайте на мышах. Как обычно.
30
Точно белка в колесе (англ.).
— Океу.
— Непременно проконтролируйте, как будет изменяться содержание препарата в крови.
— Океу.
На следующий день Микеле рассказывал:
— Я разделил powder [31] на десять частей. Exactly, [32] Распределил между десятью животными.
— В котором часу это было?
— Ближе к вечеру. Между четырьмя и пятью. Вот записи в журнале.
— Огромная концентрация, Микеле.
— Мы обычно так делаем.
31
Порошок (англ.).
32
Точно (англ.).
— Да, но… Я забыл вас предупредить. Здесь может быть очень высокая активность. Как они себя чувствуют?
— Пойду посмотрю.
Когда он вернулся, на нем лица не было:
— Вы смеетесь надо мной, профессор. You know I am weak sister. [33]
— Что случилось?
— Их там нет.
— Кого?
— Мышей. Вы спрятали их. Вы велели их спрятать.
— Что за ерунда!
— Клетка пуста. Контрольные животные на месте, а другая клетка is empty. [34]
33
Вы считаете, что на меня нельзя положиться (амер.).
34
Пуста (англ.).
— Вы думаете, что говорите? Все мыши?
— Не кричите на меня. I am more sinned than sinning, [35] — пробурчал Микеле.
— Вы что-нибудь перепутали.
— Это невозможно.
— Когда вы вчера уходили из лаборатории, животные были на месте?
— Да.
— Но чудес не бывает.
— Они исчезли, как тело из гроба господня.
Совместный осмотр клеток ни к чему не привел. Животных на месте не было. Клетка, на которую указал Микеле и которая значилась в его лабораторном журнале, в самом деле оказалась пустой. О том, чтобы обратиться к синтетикам повторно с той же просьбой, не могло быть и речи.
35
Я скорее пострадавший, чем преступник (англ.).
Вот так ничем и окончился наш опыт.
При имени Микеле Бароычелли я до сих пор испытываю чувство стыда и запоздалого раскаянья за столь небрежное отношение к труду моих отзывчивых, многотерпеливых коллег. Впрочем, меня не оставляет одно очень смутное, почти невероятное предположение, касающееся таинственного исчезновения мышей. А что, если Микеле в самом деле ничего не напутал? Опасно слишком часто задавать себе этот вопрос.
Ах, если бы сохранился тот небольшой плоский пакет, который Богдан носил в серебряном кошельке, подаренном ему перед отъездом из Тифлиса! Я хорошо помню благородную тяжесть потемневшего металла, вензель на крышке, посекшийся от времени материал подкладки. На дне кошелька и на стенках в складках ткани застряло несколько белых крупинок, а одна стенка имела гораздо более тусклый цвет, чем другая, будто была испачкана мукой или пудрой.
Серебряный кошелек просуществовал в нашем доме до начала шестидесятых годов. Скорее всего, его потеряли при переезде на новую квартиру, когда исчезло много мелких вещей и несколько старых, дорогих мне теперь книг. Кажется, среди них была и брошюра издания 1906 года «Политические партии и формы государственного строя», написанная в Петербурге в период создания первого Петербургского Совета рабочих депутатов. С наступлением реакции эта брошюра побудила власти начать судебное преследование против ее автора, Богдана Радина, ибо С.-Петербургский комитет по делам печати усмотрел в ней «стремление возбудить рабочих к борьбе за осуществление республиканского образа жизни в России и переустройства общества на основе социалистического строя».
Это могла быть та же брошюра, но выпущенная гораздо позже, в Иркутске, сразу после Февральской революции 1917 года, под названием «Монархия или республика?». В таком случае она должна была кончаться фразой «Итак, через демократическую республику к социализму», изъятой в издании 1906 года. Но таких подробностей я, конечно, не помню.
С недавнего времени, совпавшего с началом работы над бабушкиным архивом, во мне усиливалось нечто подобное защитной реакции выздоравливающего организма. Противодействие «жизненному реализму» Микеле Барончелли все дальше увлекало в водоворот страстей и идеалистических устремлений живых людей первой русской революции.
Итак, 13 октября 1905 года Богдана Кнунянца избрали членом первого Петербургского Совета рабочих депутатов. 15 октября как представитель большевиков он вошел в состав Исполкома Совета, а 18-го числа в качестве одного из трех руководителей-распорядителей возглавил многотысячную демонстрацию с требованием освобождения политических заключенных.
Плотные стояли дни. Сверхплотные. «Петербургская осень» оказалась для Богдана необыкновенно плодотворной в литературном отношении. Ее заполнили богатые событиями дни, им самим описанные.