— Именно. Она тоже была написана таким шрифтом. Мало того, я подозреваю, что такими же буквами была написана и «Сефер Йецира», «Книга Творения».

— Та, которую приписывают патриарху Аврааму?

— Ее написал Авраам, праотец наш. Мало того, сейчас я покажу тебе одно малоизвестное место в Талмуде…

Хаим встал на маленькую лесенку и достал с верхней полки том Вавилонского Талмуда — одно из первых изданий, вышедших в начале XVI века в Венеции.

— Вот, посмотри, трактат «Сангедрин»: «Вначале Тора и Заповеди были даны еврейским шрифтом, и только во времена Эзры-софера возвращены шрифтом ассирийским». Ты ведь знаешь, что наш квадратный шрифт, которым пишут свитки Торы и священные тексты, называется ассирийским?

— Конечно, знаю. Но какой шрифт тогда называется еврейским?

— Для этого заглянем в более позднее издание Талмуда. Здесь еще нет комментариев рабби Шломо Ицхаки из Вормса…

С неожиданным для его возраста проворством Хаим подпрыгнул и, уже не пользуясь лесенкой, стащил толстенный том вниз.

— А вот это издание вышло в Вильно в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, более пятидесяти лет назад. Гляди, что пишет Раши: «Ктав иври — ктав эвер а-нахар». Еврейское письмо — письмо перешедших Реку.

— Перешедшим Реку называли нашего праотца Авраама. Но почему еврейский шрифт заменили на ассирийский?

— Этого я не знаю, — Хаим развел руками. — Я ведь не раввин, а скромный торговец.

— То есть вы не можете прочесть, что здесь написано?

— Конечно, нет. За этим обратись к раву Амнуэлю, он сейчас считается крупнейшим знатоком каббалы в Риме.

— Постой, он не из потомков ли тех Амнуэлей, которые первыми напечатали «Зоар»? Эта семья занимается каббалой уже сотни лет.

— Вот и пойди к нему. А мне в обмен за совет хотелось бы посмотреть книги, которые остались после ребе Иегуды-Юдла, праведника благословенной памяти. Кстати, почему тебя заинтересовали его записи?

— Он умер странной смертью.

— Ты хочешь сказать, что его убили?

— Нет. Просто мне его смерть показалась странной, вот и все.

Хаим посуровел лицом.

— Может быть, он забрался в слишком высокие сферы. С каббалой нужно быть осторожным — ты можешь допустить ошибку, и душа твоя отделится от тела. Разумеется, это касается только практической каббалы, «каббалы маасит», «каббалой июнит», то есть умозрительной, теоретической, можно заниматься без всякого риска для себя. Так когда мы встретимся?

Я посмотрел на часы — они у меня модные, наручные.

— Через два часа возле ворот гетто.

Я успел вернуться к дому Польского Святого как раз вовремя, к приходу хевра кадиша. Я открыл им дверь, и они вынесли Розенберга из дома. С ними на кладбище я не пошел, провожающих было достаточно — не то что один миньян, а тридцать или сорок человек.

До встречи с Хаимом оставалось еще около часа, и я решил второй раз подробнейшим образом осмотреть комнату.

Странно, конечно. Вся комната уставлена стеклянными банками с зеленью. Понятно, что каждый день они здесь не стоят, иначе по комнате невозможно будет пройти. Обожженный пол возле кресла…

Поняв, что сейчас этой загадки мне не разрешить, я подошел к книжным полкам. Подбор книг довольно специфический — все только по каббале. Я нашел там первое издание «Зоара», вышедшее в Мантуе в 1558 году, еще кое-какие знакомые книги. Однако большинство книг было мне незнакомо, а о существовании некоторых (о возможности существования таких книг) я и не подозревал.

Стопки лежащих на полках бумаг были написаны шрифтом, характерным для каббалистических рукописей, такие я когда-то видел на столе у отца. Но теперь не мог прочитать ни строчки.

Между пачками бумаг я нашел маленькую книжечку, изрядно зачитанную и испещренную всевозможными пометками, мне совершенно непонятными.

«Моше Кордоверо „Высшие ангелы“» — гласила надпись на обложке.

В коридоре послышались легкие шаги (я насторожился), дверь открылась, и в комнату вошел Хаим Малах.

— Мне подсказали адрес, — сразу сообщил он, опережая вопросы.

Хаим обошел стоящие на полу банки, бросив на них внимательный взгляд, и подошел к книжному шкафу.

— Слушай, банки так и стояли, когда ты пришел? — спросил он.

— Так и стояли. По твоему вопросу я могу судить, что это наводит тебя на какую-то мысль.

— Наводит, наводит…

Хаим внимательно стал осматривать книги. Я отошел в сторону, чтобы ему не мешать, и стал осматривать личные вещи покойного. Ничего интересного в них я не нашел.

— А во что он был одет? — неожиданно спросил Хаим. Он по-прежнему стоял у шкафа, рассматривая какую-то толстенную рукопись.