Румыния. Крайова

– «Охране и обороне подлежит расположение воинской части, танкового батальона...»

– Хватит! – капитан Короткое прервал солдата, заступающего в караул. Суровым взглядом обвел караульных, спросил:

– Обязанности часового все знают?

– Так точно, – нестройный хор голосов был ему ответом.

– Не понял!

– Так точн...! – хором рявкнул взвод.

– Объясняю еще раз. Вы, бойцы, несете караульную службу во время боевых действий. Поэтому: четко следовать Уставу. При неподчинении – огонь с предупреждением, при прорыве на охраняемую территорию – огонь без оного. Быть внимательными при приближении советских офицеров. Это могут быть переодетые диверсанты, а могут быть и переодетые энкавэдэшники. В разговоры не вступать: пусть будет хоть Жуков, хоть Тимошенко... да хоть товарищ Сталин. Все строго по Уставу. Начальник караула, ведите.

– Есть. Смирно! К охране и обороне вверенного объекта приступить! Напра... ву! Шагом... арш!

Танковому батальону капитана Короткова повезло. Согласно довоенному плану он должен был расположиться на территории железнодорожного училища в Крайове. Он и расположился. Меньше повезло другим частям Красной Армии. Многие обозначенные на картах и планах здания, учреждения и усадьбы, в которых, согласно «Грозе», им предстояло расположиться, в реальности обнаружены не были. И началась «битва за крышу». Остановившиеся в полях, в степи, в горных теснинах танковые, мотострелковые, артиллерийские и связные части срочно высылали мотоциклистов, старших офицеров на «эмках», самолеты во всех направлениях с единственной целью – найти подходящее жильё.

Энкавэдэшники, по старой традиции, хотели вломиться в православный монастырь, но, получив по зубам от седого как лунь батюшки, ретировались. В одном местечке между двумя группами мотоциклистов, одновременно въехавшими во двор военного училища, началась перестрелка – слава Богу, стреляли в воздух. В таких условиях поневоле приходилось оборонять жирный кусок, доставшийся Короткову. Хотя капитан подозревал, что ему всё-таки придется поделиться как минимум с соседним батальоном своей бригады.

Железнодорожное училище, в котором расположились танкисты, занимало огромную территорию и было обнесено высоким кирпичным забором, в который упиралась нитка железной дороги. Кроме просторной казармы здесь находились учебный корпус, директорский особняк, которому предстояло стать штабом, гостиница для преподавателей. Очень удачно вид на горы (и сектор обстрела с гор) был перекрыт огромными ангарами, в которых стояли полуразобранные паровозы, вагонные тележки и платформы.

Вся территория густо засажена фруктовыми деревьями, кустарниками. За железнодорожной насыпью расположилась просторная спортивная площадка. Раздолье!

Сейчас уже улеглась первая суета, обычная после стремительного марш-броска. Танки заправлены «по горлышко», до отказа забиты боеприпасами. Оружие почищено. Привезенная с собой полевая кухня осталась не у дел и теперь сиротливо жмется к стене столовой. Повар из взвода обеспечения Анвар Каримов, к которому прилипло прозвище «Январь», уже колдует на просторной кухне. Колдует так, что от запахов кружатся головы у «копченых» богатырей.

Восточная Пруссия. 20 июля

Водитель выключил передачу, и черный лакированный «Хорьх» по инерции уже пристроился в хвост колонны беженцев. Люди шли пешком, тащили небольшие тележки, нагруженные самым разнообразным скарбом. Зачем им все это? Зачем этой старой фрау связки книг с готическими надписями на корешках? Зачем выцветший абажур? Швейная машинка, это ещё куда ни шло.

Поравнявшись с машиной, в салон заглянул старый, седой, невероятно худой мужчина. Встретившись с ним взглядом, Гот ощутил невероятный, просто сжигающий изнутри стыд. Как же так? Он же прусский вояка в нескольких поколениях! Его предки на протяжении столетий в капусту рубили этих варваров. Именно пруссаки, в отличие от этих колбасников и пивных бочонков, объединили Германию. Именно Пруссия заставила трепетать перед Германией все народы Европы и мира. И вот пруссаки не могут защитить Пруссию от этих азиатов. А он, старый боевой генерал, вместо того, чтобы вести в бой войска, пускай в смертный бой, вынужден вывозить семью – двух белокурых дочек-близняшек, жену и седую мать – и прятать взгляд от немого вопроса: «И ты бежишь?»

Дорога, узкая асфальтовая лента, покрытая лужами и воронками от бомб, сжатая высокими, часто посаженными деревьями, через поля и перелески вела в Кенигсберг.

Чуть в стороне в том же направлении прошло с десяток одномоторных русских бомбардировщиков. Блистали на солнце, словно умытом прошедшим щедрым летним дождиком и оттого более ярком, стекла кабин; под крыльями рядком висели ракеты. Тяжелые винты на ноте «ре» взрезали воздух. От группы самолетов резким маневром отделился один и, поводя хищным острым носом, развернулся над дорогой. Летчик в глубоком крене прошел над колонной беженцев, но, не найдя привлекательной для себя цели, снова повернул на север – догонять своих.