Допив кружку водки, Турецкий обнаружил, что до сих пор держит в левой руке мобильник, и выключил его. Подошел к городскому телефону, набрал номер… Ну вот, сейчас он находится в нужной форме для того, чтобы лицом к лицу встретиться с правдой.

И тем не менее он не нашел, что сказать, когда голос Ирины, такой любимый и родной, прозвучал – оттуда, издалека, из чужой квартиры, из квартиры, принадлежащей чужому мужчине:

– Алло! Алло, слушаю! Не слышно…

Короткие гудки. Турецкий сел на стул, сжимая телефонную трубку в руке. Всем сердцем и всеми нервами он хотел действия. А разум не мог им воспрепятствовать, контуженный смесью водки с пивом…

В то время как Турецкий на практике анализировал свои отношения с алкогольными напитками, Ирина и Антон Плетнев сидели на кухне, в ожидании Кати попивая чай со сдобными баранками. Мягко светящаяся под давно не ремонтированным потолком лампа отражалась в темном свечеревшемся окне. На полу стояли собранные рюкзаки. У Ирины затрезвонил мобильник.

– О, Катька! – радостно прокричала Ирина в телефон. – Наконец-то прозвонилась! Это ты сейчас на городской звонила?

– Не, не я… – В голос Кати вклинивались посторонние шумы: гудки машин, чье-то недовольное бормотание.

– Ну вот, минут десять назад – не ты? – пыталась выяснить Ирина. – А мы думали – ты…

– Зато теперь это точно я! – Кажется, Катя собиралась рассердиться. – Ирка, слушай сюда! Я стою в длиннющей пробке. До вас доберусь не раньше двенадцати.

– Так поздно?

– Всего-то минут сорок подождите меня! – возмутилась импульсивная, как обычно, Катя. – Зато спокойно поедем всем караваном, без пробок, ночью! Красота! До дачи за час домчимся!

– Ну ладно, – сдалась Ирина, – будем ждать.

Ирина выключила связь, взялась за свою кружку с чаем. На фарфоровых боках были изображены подсвеченные серебряными извилистыми линиями фиолетовые колокольчики среди черной травы: лунная ночная картинка, она навевает грусть… Потаенная грусть угадывалась и в обращенном на Ирину взгляде Плетнева, только вызвали это чувство отнюдь не колокольчики.

– Ира… тебе так неприятно тут со мной сорок минут сидеть? – робко пробурчал Плетнев.

– Антош, ну что ты говоришь ерунду? – Ирина продолжала изучать фиолетовые цветы на кружке.

– Я не так выразился, – пояснил Плетнев после паузы. – Не то, чтоб неприятно… наверно, неловко, да?

Ирина задумалась. А в самом деле, что же она испытывает? Неловко… он прав, скорее всего.

В этой неловкости есть какое-то ожидание… Ожидание излишних в ее положении сложностей: ведь она не обманывала Турецкого! И не собиралась даже! Еще… никогда… Но если этих сложностей, как-то постепенно наслоившихся между ней и Плетневым, совсем не будет, если даже намек на них отпадет сам собой, не останется ли она разочарована? Да, она не любит Антона. Но почему-то жаль упускать даже нелюбимого поклонника – может быть, всего жальчее упускать именно такого поклонника, который ничего не требует, не добивается, просто смотрит преданным собачьим взглядом и готов ради тебя на все… Эх, а утверждают еще, что женщины моногамны!

Нет, она не имеет права поддаваться этой слабости. Она сильная и умная. Она должна разобраться в их отношениях раз и навсегда.

– Плетнев, кто из нас психолог? По-моему, сейчас – ты… Да, насчет неловкости ты прав, есть немного…

Не в силах усидеть на месте, Ирина встала, сделала несколько шагов. Туда-сюда, и снова – туда-сюда. Кухонька маленькая, особенно не разгуляешься.

– Ситуация какая-то… неловкая. – Почему-то на ногах ей было легче говорить с Антоном, чем сидя. Может быть, потому, что не надо отводить взгляд от его лица? – Вот я пятый день одна. С Турецким не разговариваю. Он непонятно где…

– Он в Праге, – услужливо подсказал Плетнев то, что Ирине отлично было без него известно. – Заканчивает расследование, должен вот-вот прилететь.

– У меня с ним непонятно что, – игнорируя бестактную подсказку, продолжала Ирина свой монолог, который терзал ее на протяжении нескольких дней и вот наконец обратился вовне. – Расстаться – не знаю, смогу ли. Простить – точно не могу. Но с тобой… ну, друзья мы с тобой и все. Было так и будет. Понимаешь?

– Понимаю, Ир, – согласился большой, смиренный, надежный Плетнев. – Давно понял…

Сказав все, что было нужно, Ирина снова присела на табуретку. Снова они с Антоном – друг напротив друга, разделенные лишь столом, на котором стынет полудопитый чай в чашках. Ну что, теперь она может свободно смотреть ему в глаза? Нет? Так в чем же дело? Чего они недоговорили? Что еще осталось между ними? Что еще они не обсудили? Чувства Антона, которые, Ирина хорошо понимает, никогда не станут просто дружескими? Чувства маленького Васи, которому так нужна рядом, – ну, не мама, это невозможно, но хотя бы просто добрая женщина, которая смогла бы заботиться о нем, играть, кормить, любить… Как же это все нелегко!