Нельзя было не признать ее мужества: Бриджет даже не моргнула, когда он промывал ей раны, и не жаловалась на подбитый глаз. С другой стороны, судя по одежде и манерам, это была, без сомнения, типичная городская дамочка, туристка-фотолюбительница, которая могла уйти, сказав, что с ней все в порядке, а потом размякнуть и забиться в истерике.

Его бывшая жена, Молли, встала у него перед глазами. Спокойная, рассудительная и собранная в критических обстоятельствах, будь то неурожай, несчастный случай в поле или необходимость накормить две дюжины внезапно нагрянувших голодных мужиков. Если бы Молли была сейчас здесь, она уложила бы эту женщину на диван, закутала в одеяло и принялась бы лечить льдом и горячим супом. Воплощенная заботливость. Так хорошо справлявшаяся с несчастьями, что он всегда думал: Молли сама ищет их. Она была так занята заботами о других, что времени на него почему-то не оставалось… Он прогнал эти предательские мысли. Молли была святая. Каждый подтвердил бы это. Так говорили и когда она была жива, и после ее смерти — два года назад, от неизлечимого вируса. С тех пор его жизнь уже не была прежней. И никогда не станет. При одной мысли о рухнувших надеждах на идеальную жизнь с идеальной женой у него во рту появился горький привкус.

Он открыл морозилку, взял пригоршню кубиков льда, положил их в пластиковый пакет и прижал к веку женщины, сидевшей за кухонным столом.

— Ну как? — спросил Джош.

— Превосходно. — Она взяла пакет со льдом из его рук и демонстративно положила на стол. Это была неправда. Бледная Бриджет вымученно улыбнулась. — Я Бриджет Макклауд, — сказала она, протянув руку. — «Макклауд адвертайзинг».

Джош машинально подал ей свою и был удивлен ее крепким пожатием. Женщина, привыкшая получать то, что хочет, подумал он. Чего она хочет сейчас, догадаться было нетрудно. Его.

— Я приехала в ваши края в поисках кого-нибудь, кто представлял бы моего заказчика — производителей одеколона «Дикий мустанг».

Забыв о пакете со льдом, таявшим на круглом дубовом столе, Джош отодвинулся на своем стуле с прямой спинкой и уставился на нее.

— Вы делаете одеколон, который пахнет диким мустангом? — спросил он.

— Разумеется, он не будет пахнуть в точности как лошади. Они постарались уловить дух дикого мустанга. Понимаете, кожа и… и…

— Навоз? — спросил он.

Она поджала губы, не скрывая досады.

— Конечно, нет. Оставим сейчас запах…

— Запашок, вы имеете в виду, — сказал он, явно забавляясь. Она была, черт возьми, такая городская, такая чистенькая, такая напористая. Здесь это выглядело смешно.

— Неважно. Оставим это. Цель моего сегодняшнего визита…

— Помимо того чтобы быть сбитой велосипедом и получить несколько синяков… — продолжил он за нее. — Кстати, что вы делали у моей изгороди?

— Искала живой символ «Дикого мустанга». Искала вас. — В ее здоровом карем глазу сверкнуло воодушевление.

— И фотографировали… меня?

— Да, вас. Мне пришлось проделать длинный путь из Сан-Франциско, чтобы найти мужчину, который воплощал бы сущность Дикого Запада. Когда я увидела вас верхом на лошади, там, на холме, то поняла, что нашла его.

— Но я не пользуюсь одеколоном и не хочу знать тех, кто пользуется. Поэтому на меня не рассчитывайте, мэм.

Она подалась вперед, опершись локтями о стол.

— Вам и не нужно пользоваться одеколоном. Вам не нужно ничего. — Ее глаза блуждали по его пыльной джинсовой рубашке и линялым «Ливайс». Вдруг она залилась румянцем и поспешно вернулась взглядом к его лицу. — Кроме одежды, конечно же. Клетчатая рубашка, куртка, кожаные штаны, шарф. Для цветных рекламных щитов и телерекламы. Я уже все себе представляю.

Он вскочил на ноги.

— А я не представляю. Не на того напали. Вы и вправду думаете, что я буду выставлять себя дураком по телевизору? Рекламировать какие-то там чертовы духи? Чтобы стать посмешищем всей округи.

Мысль о мужчине, пользующемся духами, приводила его в бешенство.

— Да перестаньте, — сказала она, вставая, чтобы заглянуть ему в глаза. — Вы преувеличиваете.

— Вы считаете? — спросил он, свирепо взглянув на нее. — Я прожил в Хармони всю свою жизнь. А вы здесь сколько — всего один день? Мои родители обрабатывали эту землю до меня, а их родители — до них. Наше дело — покупать диких лошадей, объезжать и продавать их, так что духами мы не пользуемся.

— Одеколоном, — поправила она.

— И не позируем для рекламы. Мы занимаемся делом.

— Я понимаю, — произнесла Бриджет. — Я тоже занимаюсь делом. Рекламным делом, и мне необходимо найти олицетворение «Дикого мустанга». И теперь, когда я нашла его, я не собираюсь дать ему уйти. Хотя бы потому, что одно другому не мешает. Вы прекрасно сможете продолжать заниматься своей работой, а вас будут просто снимать — за покупкой, продажей, выездкой… за всем, чем вы занимаетесь. И вы заработаете достаточно денег, чтобы отправить сына в колледж. Вы заработаете денег больше, чем когда-либо мечтали.

— Откуда вам знать, о чем я мечтал? — спросил он.

— Я не знаю. Я просто пытаюсь…

— Вы пытаетесь подкупить меня. Так вот: меня не купишь. Что бы вы ни говорили, моего мнения ничто не изменит. А теперь, если вы в состоянии идти, я вас провожу.

Он выпроваживал ее.

Бриджет часто заморгала. Из-за отказа, подумал он. Ей пора было понять, что его ответ «нет», и поискать это свое олицетворение где-нибудь в другом месте.

Крепко держа за руку, он проводил ее к входной двери. Нельзя сказать, чтобы она шла слишком бодро.