— А-а, — наконец улыбнулась она, — из Гейне!

— Гейне! — слегка качнувшись, он быстро обернулся к ней. — «Песня силезских ткачей»,не так ли? Как я мог забыть! Эта строчка давно мучает меня. Спасибо, милая, спасибо!

— Старая Германия, мы ткем тебе саван, — процитировала Августа норочито-грозным тоном.

— Тройное проклятье вплетаем в него… — подхватил Гримм. — Мы ткем, мы ткем…Хех! Что сталось с моей памятью?!

Августа почувствовала, как еще один призрак из его прошлого восстал и не исчез.

— Мне нравилось другое стихотворение, которое ты со мной разучивал:

— Да, — улыбнулся он. — Это тоже Гейне.

Мыслями он уже далек от нее. На годы. На века. Вдали от письменного стола Якоб Гримм бывал самим собой очень редко и совсем недолго.

Вернувшись в пансион, они вместе выпили кофе, и он сказал, что ему необходимо написать несколько писем. Работа над «Словарем» подразумевала усиленную переписку. Так как цель была широка — включить технические термины, народные стихи и даже непристойности, не говоря уже о литературе нескольких веков, — и поскольку были необходимы примеры употребления, чтобы закрепить «естественную историю» слов в их контексте, ему нужна была сторонняя помощь. Но многие сотрудники оказались весьма недисциплинированы, к тому же они отличались странным подходом к сбору и сопоставлению материала, и он частенько жаловался, что тратит больше времени на переписку с ними, чем собственно на работу. Августа вернулась к первому, реймеровскому изданию «Сказок», пока дядя в гостиной исписывал страницу за страницей, время от времени поднимая глаза, чтобы слабо улыбнуться стене.

Могло статься, что он напишет и ее матери, в их квартиру в Берлине, спросит, зачем та позволила своей дочери тащить его в это бесполезное путешествие. Самый дорогой человек в моей жизни,думала она, когда ловила его случайные взгляды, и глаза ее наполнялись слезами. Лучше учиться, не путешествуя, всегда говорил он, чем путешествовать, не учась.

Одиннадцать лет назад все было бы иначе, когда мать и отец ездили летом в эти места, осматривали те же достопримечательности, селились в тех же домах. Отец бы себя не сдерживал. Встретившись за завтраком с той девочкой, он бы посадил ее на колени и заставил рассказать еще что-нибудь. В Марбурге он бы взял с собой мать и пошел осматривать крошечные комнаты студентов, большой дом Савиньи, лектории, замок. Но у дяди не было своей Дортхен, которой он мог бы все это показать. В этом-то вся проблема.

После обеда Гримм отправился «колоть дрова», а Августа вновь свернулась калачиком в обнимку со «Сказками». Отец делал много пометок на полях, обычно для напоминания, откуда или от кого история. Сказка, которую она читала, «Поющая кость»,была с отметкой: Дортхен, 19 января 1812 года, у плиты в летнем доме.Сказка была о соперничестве братьев: один брат убил другого из корыстных побуждений, но кость от мертвого тела во всеуслышание пропела о том, что случилось. Убийцу в наказание зашили в мешок и утопили.

Не в первый раз Августа обнаружила, что бледнеет. Уже многие годы она не читала книгу так долго и внимательно. Разнообразие чувств от прочитанных сказок поглощало ее. Враждебность, зависть, злоба, ужас, одержимость, любовь перемешивались на каждой странице. И ей казалось непостижимым, что дядя — постоянно, безупречно строгий — пятьдесят лет назад поставил этот горшочек на огонь. Ибо в 1812 году он был зачинщиком этого дела, хотя отец и следил за выходом изданий до конца жизни, слегка обновляя содержание, чтобы приманить новых читателей.

Обычно она с пренебрежением думала о младшем «сказочном брате». Правда, он всегда болел, но дядя претерпевал куда больше. Воинственный коммерсант в соборе Святой Екатерины в Штайнау напомнил об этом: когда она была ребенком, братья бросили вызов королю Ганновера, но изгнали из города только Якоба. И только Якоб уехал искать новую работу, чтобы содержать их, строить новую жизнь в новом городе: не только для брата, но и для его семьи.

Она даже принималась винить покойного — несправедливо, глупо — за то, что он оставил ее незамужней. Должно быть, повлияли «Сказки»: отцы в них отдавали дочерей первому встречному, убившему кабана. Но именно полнокровные, хотя и жестокие, события этих историй ее и будоражили. То, что в них так много всего случалось.Ни скуки, ни увиливаний от ответа, ни утаивания. И в глубине души ей было интересно, не хотелось ли дяде ускользнуть в дикий лесной мир, чтобы жить на лоне природы, а не бродить по опушкам, определяя растения и деревья для кого-то еще.

Короткий стук в дверь так удивил ее, что она пошла открывать с книгой в руках. На пороге стоял Куммель.

— Простите, что потревожил вас, фрейлейн. Я думал, вам интересно будет узнать, что с профессором все было в порядке сегодня утром. Он ходил в магазин посмотреть на шали. Затем поднялся в кофейню неподалеку от замка и провел там почти все время, большую часть которого писал. — Он поколебался, и взгляд его упал на книгу. — Я просто подумал, вам интересно будет узнать.