Когда он вернулся, пьяная дурацкая улыбка застыла на его лице. Хватаясь за чьи-то ноги, опираясь на полки, он поковылял вперед, пока не добрался до двадцать шестого места. Икнул и наступил на ногу молодому человеку в светлом костюме.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал.

У молодого человека в глазах мелькнуло изумление.

— Ничего, — поморщился он. — Бывает…

— Нечаянно! — с пьяным упорством сказал Акопов. — Просто сильно качает.

Завертевшись, он рухнул на колени молодому человеку.

— Нечаянно, — повторил Акопов и убрался в проход.

Пистолет гебешника уже лежал в его кармане. Все так же улыбаясь и мурлыча под нос «Тановар», он дошел, до русского, коротавшего время над газетой с грудой костей и корок. Акопов снова не вписался в проход. Объедки посыпались на пол.

— Ты что делаешь? — зашипел русский.

— Да я тебя… — с пьяной обидой сказал Акопов и на плохом русском языке кратко изложил перспективу дальнейших отношений с представителем старшего народа-брата.

Русский полыхнул глазами и схватил Акопова за шиворот. Со своего места сорвался гебешник в светлом костюме, Растерянно шаря под полой. Заверещали женщины. Поднялись Юсуп с Назаром, но Акопов взглядом приказал им не вмешиваться. Через секунду русский выволок Акопова в тамбур и прижал к стенке возле угольного ящика. Молодой человек в светлом костюме показал вагону красное удостоверение:

— Мы из милиции! Оставайтесь на местах.

Дверь за собой он захлопнул и повернулся к Акопову:

— Ну, закончим игры, дорогой друг?

Спросил по-русски. И Акопов ему ответил по-русски:

— Закончим, дорогой друг. С удовольствием.

Стрелял он сквозь карман. Спустил трупы под откос.

Брызги крови вытер собственным пиджаком, а потом выбросил его вместе с пистолетом гебешника в гудящую тьму. Закрыл дверь. Рванул рубашку на груди, мазнул по угольному ящику ладонью, провел по лицу. В таком виде и заявился в вагон:

— Вай, люди!

— Чего орешь? — высунулся проводник. — Выпил — спи!

— Ограбили! — продолжал орать Акопов. — Говорят, сволочи, из милиции, а сами пиджак с деньгами сняли и выпрыгнули!

— Так тебе и надо, — вздохнул проводник. — Меньше пей в другой раз.

— Как же я домой поеду? — завопил с новой силой Акопов, размазывая по лицу грязные слезы. — Всю выручку отняли, всю выручку! Три ковра ручной работы! Вай-дод!

— Значит, давно за тобой наблюдали, — сказал проводник. — Может, с самого рынка. Теперь сходить придется. Скоро станция.

— Зачем сходить? — продолжал убиваться Акопов. — Мне домой надо, дети ждут…

Вокруг него собралось полвагона.

— В милицию на станции заяви, — объяснил проводник. — Недалеко ведь отъехали, может, поймают.

— Спасибо, надоумил! — полез к проводнику с объятьями Акопов. — Ух, если поймают… Собственными руками!

— Собирай вещи, батыр, — отпихнул его проводник.

Акопов вытащил из-под полки с цыганятами тяжелую сумку — приметную, из красного кожемита, и пошлепал, тихо завывая и мотая головой, к выходу. В окнах уже мелькали редкие станционные фонари.

В крохотном зальце вокзала он наклонился на секунду над сумкой — и появились у Акопова пышные усы. Еще секунда — и темная рубашка сменила прежнюю, разорванную у ворота. Красная оболочка сумки полетела в мусорный бачок. Таблеточку горькую пожевал, отшибая винный запах. Совсем другой человек явился к готовому тронуться поезду — аккуратный, собранный, деловой. Поднялся в купейный вагон, показал билет.

— А я на ваше место… подсадил, — повинился проводник. — Вы же от самого Ташкента не показывались!

— Не суетись, брат, — подмигнул Акопов. — В другом вагоне с друзьями засиделся. Согласен на любое свободное место.

Так еще лучше. Если, предположив невероятное, люди из ГБ знают о его купейном билете, то не сразу доберутся. Впрочем, подумал Акопов, шагая за проводником, у него только и осталось забавы — предполагать невероятное…

Через час, когда вагон давно спал, он вышел в тамбур.

Здесь опять каменно маячил Назар.

— Все тихо?

— Тихо. Пожалели тебя и успокоились.