А. Ф. Кибер (1824: 118-119) рассказывает о другом случае: племянник убил дядю из-за того, что шаман указал на последнего как на причину гибели двоих сыновей племянника. Сыновья убитого собрались мстить, но их двоюродный брат попросил отсрочить наказание на год и скрылся за это время. Таким образом, даже среди родственников могла возникнуть кровная месть, но, как видим, в несколько смягченном варианте.

Как правило же, споры среди родственников улаживались мирным путем (ср.: Богораз 18996: 41; 1900. № 132: 336-337; Шнирельман 1994: 103-104). Кровная месть была направлена вовне рода, на представителей других родов или иноплеменников. Г. Майдель (1925: 30) отмечал: «Удивительно, что при таком роде жизни у них кровавые стычки встречаются сравнительно редко. Случаются споры и таковые разрешаются копейным поединком или грабежом, если один из обиженных может собрать несколько товарищей, которые ему помогут поколотить противника и угнать часть его оленей. Но все же такого рода расправы должны быть довольно редки…» Таким образом, обиженный, чувствуя в себе силы, мог вызвать обидчика на копейный поединок, который мог окончиться смертью одного из сражавшихся (ср.: Богораз 1934: 179-180; Меновщиков 1974. № 30: 135 (эскимосы)). Кроме простых поединков на копьях происходили состязания-бои. Так, чукотское сказание рассказывает о состязании с похитителем сестры (Бабошина 1958. № 86: 212): сначала поединщики, обегая вокруг озера, по очереди преследуют противника и метают друг в друга копья.

Обида удовлетворялась не только местью, но еще и «моральной компенсацией», состоящей в отнятии у обидчика стада или иного имущества. Пострадавший часто забирал у обидчика половину стада (Бабошина 1958. № 62: 151; Козлов 1956: 59 (стадо и нарты); о поведении в подобной ситуации коряков см.: Меновщиков 1974. № 150: 476; Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 20: 101, 103. § 85-93 (еще забрана и половина работников)). В качестве выкупа могли быть выданы наиболее ходовые товары: чай, табак, шкуры и ремни (Меновщиков 1974. № 94: 323). У эскимосов человека, убившего кормильца, могли не убивать, а заставить его платить своеобразные алименты: обеспечивать семью убитого (Арутюнов, Сергеев 1975: 113). Также бывали случаи, что убийца в качестве своеобразной виры порабощался семьей, потерявшей своего члена, и выполнял его обязанности (Богораз 1934: 177). Впрочем, в качестве своеобразного выкупа чаще передавали женщину — члена семьи убийцы (Богораз 18996: 41).

Причины ссор, естественно, могли быть самые разные. У чукчей еще в конце XIX в. существовал своеобразный экстремальный вид спорта — кража оленей, тогда как в прочих отношениях чукчи были весьма честными людьми (Богораз 18996: 19; Беретти 1929: 20). Так, В. Г. Богораз (1934: 28) отмечал: «Среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно сказать, вошло в обычай» (ср.: Богораз 1902а: 84; Меновщиков 1974. № 100: 330-331). Это также было одной из причин, приводивших к ссоре, борьбе и мести. Причем если отец не успел получить сатисфакцию, то месть переходила к сыну (Августинович 1878: 54; 1880: 725; Сильницкий 1897: 52).

Капитан А. А. Ресин (1888: 171-172) также отмечал столкновения между оленеводами из-за кражи оленей и кровной мести: «Чукчи отличаются от коряк воинственностью, судя по вооруженным столкновениям, нередко случающимся между ними. Поводом к таким столкновениям служит обыкновенно ссора между членами двух родов из-за какого-нибудь вздора, украденного оленя и т. п. Ссора, особенно под влиянием водки, переходит в драку и нередко кончается убийством. Родственники убитого считают своим священным долгом мстить за него и, таким образом, один род подымается и выступает против другого, дело доходит до вооруженного столкновения; дерутся на копьях, но иногда в дело идут и винчестеры, хотя вообще замечено, что там, где есть эти ружья (особенно у сидячих чукчей), войны стали реже. Часто столкновение кончается мировой: род наступающий, обиженный требует удовлетворения, контрибуции и, если состоится соглашение, противная сторона платит каждому из пришедших оленя, двух». Естественно, употребление горячительных напитков, в частности водки, особенно распространившееся в XIX в… способствовало возникновению ссор (Суворов 1867а: 171). Как заметил Н. Галкин (1929: 161), «чукча хмелеет быстро и становится совершенно невменяемым». Итак, кровная месть могла быть улажена и посредством выкупа (ср.: Меновщиков 1974. № 94: 321-323), то есть в конце XIX в. намечалось постепенное отмирание кровной мести и переход к более цивилизованным способам решения споров. И. П.Толмачев (1911: 99) также заметил, что месть часто заменяют выкупом (Богораз 1934: 184-189). Действительно, в самом конце XIX в. не проходило и года, чтобы не убили кого-нибудь у оседлых или кочевников, хотя до 1890-х гг. убийств, по заявлению приморских чукчей, было меньше, так как боялись кровной мести, которую в это время стали соблюдать менее неукоснительно (Гондатти 1898: 5, 18).

Еще в начале XX в. случались набеги, вызванные какими-либо бытовыми обидами, кражей оленей или кровной местью. Старик-чукча так обрисовывал стереотипы поведения своих предков в середине XIX в.: «Пусть люди и мирно живут, друг друга не обижают, а все равно думают: "Вдруг воевать придется…" Так поживут-поживут, а потом подерутся и расходятся…» (Лебедев, Симченко 1983: 134; ср.: Тан-Богораз 1979а: 219-220). Однако такие столкновения, возникавшие на почве кровной мести, были уже достаточно редки. Причем очевидцы указывали, что стычки чаще происходили на Чукотском полуострове, у оседлых, у которых сильнее развились товарные отношения, тогда как оленные чукчи сохраняли патриархальный быт в чистом виде и решали свои споры более мирными путями (Майдель 1925: 31; Дьячков 1893: 53; ср.: Суворов 1867: 23; Олсуфьев 1896: 107).

Засады.На ранней стадии развития военного искусства засады были одним из основных военных приемов. Чукчи использовали их, имея как небольшое количество воинов, так и крупные силы. В бою засада, по-видимому, не считалась военной доблестью и поэтому ее применяли главным образом против тех этносов, с которыми вели тотальную войну.

Наиболее элементарным видом засады было простое подкарауливание неприятелей всем отрядом. Так, даже один чукча мог напасть на врагов, тянущих судно вверх по течению. В этом случае неожиданность компенсировала недостаток в численности (Bogoras 1910: 182; Меновщиков 1985. № 127: 308-309). Из засады могли просто стрелять во врага, находясь в безопасности. Если верить русскому преданию, записанному В. Г. Богоразом (1902. № 5: 162) на Нижней Колыме в 1896 г., то перешедшие эту реку чукчи, подстерегая русских, прятались в ямах, покрытых сверху мхом от кочек, откуда они неожиданно стреляли из лука (ср.: Олыксандрович 1884. № 11: 295; Дьячков 1893: 56; Крейнович 1979: 189 (коряки)).

Простым же видом засады было укрытие всего отряда и неожиданное нападение на идущего походным маршем противника или же на его лагерь (Богораз 1900. № 129: 333; Меновщиков 1985. № 127: 308-309; ср.: Тан-Богораз 1979: 106-107; Bogoras 1910: 182; Жукова 1988. № 7: 16. § 7 (коряки)). Прятаться для нападения могли в пещерах, как это сделали чукчи, по информации М. Соэра, выступившие против отряда Д. И. Павлуцкого, видимо во время похода 1731 г. (Sauer 1802: 104, п. 2). На идущий караван в подходящем месте нападали, можно сказать, классически, на голову и хвост, внося панику и не давая противнику возможности ни бежать, ни прийти на помощь «авангарду» или «арьергарду» (Тан-Богораз 1979: 78). Капрал Г. Г. Шейкин, рассказывая о войнах середины XVIII в., так обрисовывал характерный образ действия чукчей против русских: «…а русских людей тогда убивают, когда где небольшое число людей и в узком проходе между гор захватят» (АИИ, ф. 36, оп. 1, № 643, л. 585). Нападение на стоянку противника могло происходить и ночью (Богораз 1900. № 129: 333). Смысл этой засады предельно прост — произвести неожиданное нападение на неспособного быстро организовать отпор противника и, следовательно, быстро его разбить, а самим избежать лишних потерь.

Засада могла устраиваться и на противника, сопровождающего оленье стадо. Не ожидая врага, сопровождающие в основной своей массе шли позади оленей (особенно в узких местах), поэтому появление впереди врагов, которые пугали стадо, приводило к тому, что олени, разбегаясь в панике, просто сметали незадачливых воинов-пастухов (Богораз 1899: 365).

Классический пример засады мы находим в рассказе именитого чукчи Пурехома Менямтина (1776). Он так предполагал напасть на коряков, расположившихся у Гижигинской крепости для защиты от чукчей: «Оставя большую половину чукотского войска… в прикрытом месте, а достальным малым числом для обману появиться близ крепости у стойбища коряцкого, учинить сражение и не долго оное имея, обратитца к побегу, а когда преследование будет, то чукчи, находящиеся в засаде, должны будут выскочить сбоку и перебить преследователей…» (Вдовин 1987: 106; ср.: Антропова 1957: 230).