Говорили, что псайкеры могут слышать призрачные крики, разносящиеся по башне. Если легенды не врали, если в реликвиях и вправду сохранились частицы боли и смертной муки, которой они стали свидетелями, Зур был рад, что стенания этого безмолвного хора остаются для него сокрытыми.

Однако они направлялись не сюда. В сопровождении молчаливого Тарика космодесантник сел в гравимашину, которая двигалась по вертикальным медным рельсам. Они поднимались все выше и выше, минуя уровни со смертными реликвиями чужаков, пока не добрались до Зала Павших.

Колоссальные стены, пол и потолок самого большого помещения в Орлином Гнезде были облицованы плитами из отполированного обсидиана, каждая размером с «лендрейдер». С арматурных решеток, часть из которых уходила под самый потолок, и выступающих из стен креплений свисали такие же панели. С расстояния казалось, что гладкий черный камень покрыт каким-то налетом, — но по мере приближения картина прояснялась.

Все панели были разделены лазерным резаком на тонкие полоски. Из каждой полосы выступала стеклянная полусфера, под которой покоился тот или иной предмет, а рядом на обсидиане выгравировано имя погибшего Орла Обреченности. Под стеклом лежали реликвии: обломок доспехов, глазная линза, гильза от болтерного снаряда, знак отличия — любой артефакт, так или иначе имевший отношение к умершим. Их частица, которая должна была благоговейно храниться здесь, пока существует орден.

Гравимашина перешла на другие пути, подсоединившись к конвейеру, который зигзагами повез Астартес через зал в направлении одной из самых высоких панелей.

Зур глянул вниз, туда, где далеко под ними виднелся пол зала. Где-то там находился мемориал Аквилы, и рядом под стеклом лежал треснувший шлем. Ни особых украшений, ни величественного памятника, который помог бы отличить плиту с его именем от остальных. Таково было распоряжение Первого Магистра. Аквила знал, что в смерти все равны и едины.

Зур поднял глаза и обнаружил, что Тарик тоже смотрит вниз. «Подражает мне? — подумал Астартес. — Или действительно чувствует то же благоговение, что и я?»

В конце концов гравимашина с лязгом остановилась перед одной из стен, и Зур указал на висящую перед ними панель. Под стеклянной полусферой лежал боевой клинок Астартес. Его режущий край все еще был остро заточен и светел, хотя остальная часть ножа покрылась грязью и царапинами от долгого использования.

Увидев оружие, Тарик сделал полшага по направлению к нему — и замер.

— Это же мой, — пробормотал он.

Голос Орла Обреченности прозвучал странно — в нем прорезалось что-то вроде страха.

Зур кивнул, вновь обращая внимание Тарика на панель.

— Погляди сюда, брат.

Готический шрифт, выгравированный манипулятором резчика-сервитора. Литеры очерчены серебряной краской. Как будто не осознавая, что делает, Тарик протянул руку и провел пальцами по буквам собственного имени.

— Нет, — начал Астартес, замотав головой.

Зур опять кивнул:

— Ты пропал без вести, брат. Ты знаешь наши законы и устав. Тебя вычеркнули из списков. По тебе провели погребальную церемонию. Твое имя было вырезано на мемориальной плите. Согласно законам ордена и Гафиса…

Тарик резко развернулся, оказавшись лицом к лицу со своим конвоиром. В темных глазах Орла Обреченности тлел странный огонек.

— Я мертв, — сказал он, заканчивая фразу Зура. — Я больше не существую.

Тарик так поспешно выскочил из ворот Реклюзиама на мост для процессий, что не сразу осознал простую истину: ему некуда идти. Поняв это, воин замедлил шаги, и следующее за ним по пятам отчаяние тут же накрыло его — словно лишь быстрая ходьба держала горе на расстоянии.

В самые тяжелые минуты своего заключения, запертый в ненавистной тюремной клетке, Тарик боролся с нараставшим в душе страхом. Он боялся, что будет забыт,что, после того как он исчез в глубинах космоса, все военные операции и битвы, в которых он участвовал, все заслуженные им награды сотрутся из памяти братьев. Он боялся, что все совершенное им канет в небытие.

Но теперь он понял, что есть ужас еще больший. Его память увековечили— таким окончательным и роковым образом, что каждое его дыхание отныне было дыханием призрака. В глазах Великого Аквилы и ордена брат-сержант Тарик погиб на борту того медицинского фрегата годы назад. Собратья признали его умершим и примирились с этим фактом.

Стоит ли удивляться, что новобранцы отвернулись от него, обеспокоенные его присутствием? Для ордена, столь тесно связанного со смертью, возвращение одного из братьев из-за ее порога потрясает самые основы веры. Он вспомнил слова, записанные в Молитвеннике Морталис: «Наши мертвецы остаются мертвыми».

Сзади Тарика окликнули, и он обернулся. Когда Зур приблизился, бледное лицо его было холоднее льда.

— Надо это исправить… — начал Тарик, но второй космодесантник сделал ему знак молчать.