Вечером Север со своими преторианцами и охраной вихрем ворвался в Рим. Отправив солдат в казарму, он первым делом направился во дворец, чтобы доложить Титу о выполненном поручении. Никто не знает, о чем они беседовали больше часа, но только префект претория вышел от императора непривычно задумчивым, что отметили все, видевшие его медленно бредущим по запутанным переходам.

Добравшись до дома, он еще довольно бодро взбежал по его ступеням и надавал массу указаний, после чего забрался в приготовленную ванну, погрузился в теплую воду и… заснул, да так, что его еле добудились, чтобы проводить до постели.

На следующий день, когда Север, наконец, очнулся от забытья, было уже довольно поздно. Ужасно хотелось есть, и – о чудо! – рядом с постелью оказался поднос с легкими закусками – роскошь, которую отец никогда бы ему не позволил. Рассмеявшись, молодой мужчина отправил в рот несколько орехов и позвал рабов, чтобы они привели его в приличный вид перед тем, как сесть за стол.

Когда почти через час отоспавшийся префект появился в триклинии, там его уже терпеливо ожидали отец и Каризиан.

– Ну вот и наш герой, – улыбнулся претор, с любовью глядя на сына.

– Судя по запаху не просто герой, а герой-любовник, – ухмыльнулся молодой сенатор, картинно принюхиваясь. – Благоухает, как розан, а вчера от него несло лошадьми и рыбой.

– А ты откуда знаешь? Что-то я тебя вчера не видел.

– Потому что ты дрых как сурок, и я безрезультатно пытался тебя добудиться, – обиделся Каризиан. – Между прочим, мог бы меня поздравить. Я выиграл свое первое дело.

– Да ну? – непритворно удивился Север, отдавая должное всем блюдам, стоящим на столе. – Ты же говорил, что твой подзащитный вор, каких поискать надо, и шансов спасти его от тюрьмы никаких нет.

– Тем слаще победа, – хмыкнул начинающий адвокат. – Он мне заплатил такой гонорар, что я просто не мог позволить мошеннику попасть в тюрьму. Кстати, мне пришла в голову гениальная мысль. Ты же обещал послать кого-то из ребят к Федрине, так вот самым подходящим человеком на эту роль будет Ферокс.

– Ты ничего глупее придумать не мог? – насупился Север. – Почему именно он? Можно подумать, что на этом парне свет клином сошелся.

– Зачем дразнить гусей? Ахилла наверняка ему поможет, а с остальными гладиаторами могут возникнуть проблемы.

– Не вижу никаких проблем, – огрызнулся затравленный Север, теряя последние проблески хорошего настроения. – Кстати, к вопросу о рыжей фурии. Даю полторы минуты на то, чтобы ты мне объяснил, зачем растрепал о ней Титу? И учти, если аргументы не будут вескими, я тебе голову оторву. Представляешь, отец, из-за этого болтуна не только Рим, но и дальние провинции пристают ко мне с расспросами об этой рабыне.

– Гладиатриссе, а не рабыне.

– У тебя вообще осталось меньше минуты, так что лучше шевели мозгами, а не языком.

Каризиан озабоченно посмотрел на друга и, поднявшись, якобы для того, чтобы лучше рассмотреть мраморный бюст хозяина дома, отошел на всякий случай подальше. Его друг, конечно, отличный человек, но знаете ли…

– Понимаешь, – начал он вкрадчиво, – когда я последний раз был во дворце, то Тит поинтересовался, когда же ты, наконец, женишься и не стоит ли ему принять участие в этом деле. Понимая, что отказать императору ты не сможешь, я решил спасти тебя от его сватовства и сказал, что ты влюблен в ту самую гладиатриссу, которую спас из колодок. Вот и все! А ты что, предпочитаешь жениться?

– Значит, ты спасал меня от уз Гименея? И ничего личного?

– Покарай меня Немезида, если я лгу! Я защищал только твои интересы! Аполлон свидетель, что я всегда на твоей стороне. Подтвердите, пожалуйста, претор, а то этот сумасшедший меня сейчас убьет!

Такое предположение было более чем серьезным, потому что Север начал приподниматься с явным намерением задать приятелю взбучку. Валерий Максим покачал тяжелой головой и положил руку на плечо сына.

– Оставь парня в покое! Мне тоже хотелось с тобой серьезно поговорить. Я устал наблюдать, как ты болтаешься по спальням наших матрон и низкопробным лупанариям. Не хочу вмешиваться в твои чувства, но у меня сердце кровью обливается, глядя, как сын разрушает свою жизнь. Мне все равно, кем будет та женщина, с которой ты свяжешь свою жизнь, – дочерью сенатора или вольноотпущенницей. Главное, чтобы вы любили друг друга.

Было видно, что эти слова гордому всаднику дались с трудом. В комнате воцарилась тишина. Север долго молчал, глядя на фреску, на которой белоснежный бык плыл по бескрайнему морю с рыжеволосой женщиной на спине. Ветер развевал ее локоны, на прекрасном лице – ни страха, ни сомнений. Когда-то ему казалось, что она похожа на Фаустину.

Как же надо было любить мужчину, промелькнула вдруг мысль, чтобы отправиться с ним в неизвестность, навсегда оставив родину, семью и друзей? Или пересечь море на утлом судне, как Береника?