Что делать? Сразу отказаться помогать ему и, возможно, вызвать его гнев, что было сопряжено с опасностью того, что он отменит свою дарственную или совершит неосторожный поступок, а меня схватят как его сообщника? Или же пойти на риск и попытаться выполнить его пожелания, конечно же, принимая как можно меньше участия и надеясь, что он вскоре покинет Вену?

Одно было ясно: дар, сделавший меня зажиточным человеком, был платой не за услуги, оказанные мною ему в прошлом, а за те, которых он ждал от меня в совсем скором будущем.

– Боже милосердный, – сдавленно вздохнул я и в свою очередь принялся оглядываться по сторонам, проверяя, не слушает ли нас кто. – И в чем же, как вы полагаете, я могу быть вам полезен?

– Все очень просто. Мой маскарад императорского почтмейстера не может долго оставаться незамеченным в этом городе. Если я попытаюсь попасть ко двору, меня разоблачат как врага-француза и сделают из меня котлету. Для того чтобы попасть к императору, придется пойти коротким путем.

Он снова склонился ко мне, чтобы иметь возможность говорить еще тише:

– Как раз на той улице, где находится монастырь Химмельпфорте, живет человек, который очень дорог императору. Речь идет о девушке двадцати лет по имени Марианна Пальфи. Она – дочь верного императору венгерского дворянина и возлюбленная Иосифа.

– Возлюбленная? А я об этом ничего не знал… – озадаченно произнес я.

– Конечно, ты ничего не знал. Это сочные сплетни, которые венцы не доверяют чужеземцам. Но живущие здесь французские шпионы заботятся о том, чтобы они попадали в Париж. По совету Евгения Иосиф устроил здесь, на Химмельпфортгассе квартиру, прямо рядом с его дворцом. Она живет, если быть точным, в том домике, который принадлежит служительнице ордена Химмельпфорте, сестре Анне Елене Страссольдо, дворянке итальянского происхождения, которая в настоящее время является первой сестрой монастыря. Кстати, этот человек тоже мог бы послужить хорошим способом, чтобы попасть к Пальфи, – преспокойно заключил он.

У меня словно пелена с глаз упала: так вот зачем Атто устроил мне жилье в монастыре Химмельпфорте! Конвент находился в самом центре интриги, которую он намеревался разыграть, как раз между дворцом Евгения и квартирой возлюбленной Иосифа Победоносного. Я едва не сказал ему, что вижу его план насквозь, но времени на то, чтобы открыть рот, мне не хватило. Атто велел своему племяннику передать ему палку и поднялся.

– Хочу немного пройтись. Мы выйдем на улицу не вместе, это может вызвать подозрение, Ты спокойно посиди здесь, если хочешь еще немного побыть в тепле. Я велю позвать тебя, когда придет время действовать.

И я таки остался бы за столиком один, если бы вдруг двери кофейни не открылись и на пороге не возник посетитель, удививший своим появлением Атто и его племянника. На пороге «Голубой Бутылки» стояла Клоридия.

– Я нашла в монастыре твою записку, – произнесла она, обращаясь ко мне, а потом заметила того, кто стоял рядом со мной. В первое мгновение она не поверила своим глазам.

– Господин аббат Мелани… Господин аббат! Вы – здесь?

В отличие от всех прочих встреч, когда они виделись, губы Клоридии при виде Атто приоткрылись только затем, чтобы изобразить ослепительную улыбку. Она казалась приветливой и не жалела слов благодарности за щедрый дар, который наконец дал нам возможность найти выход из трудной ситуации, да что там, принес благосостояние! Аббат отвечал на излияния Клоридии со множеством декорума и такой, же приветливостью, а когда она выразила сочувствие по поводу того, что он лишился зрения, казался даже тронутым. Время оставило следы на лицах обоих, но сгладило трудные черты их характеров. Клоридия стояла перед хрупким, поблекшим восьмидесятипятилетним стариком, Атто – перед зрелой женщиной. Пока они обменивались любезностями, дверь опять открылась. На пороге показался Симонис. Он почтительно приветствовал Клоридию, Атто и Доменико; когда же аббат Мелани почувствовал исходящий от него неприятный запах копоти, он снова поднял к носу платочек.

– Нам нужно торопиться, – напомнила мне жена, – скоро он выйдет из дворца принца Евгения. Мы сможем пойти за ним.

– За кем?

– Этим Кицебером, дервишем. Я видела во дворце странные вещи. А после того что ага сказал принцу Евгению, нам нужно непременно выяснить, что он замышляет.

– А что ага сказал Евгению? – вмешался Атто.

– Странное предложение, – ответила Клоридия. – Он сказал, что турки пришли совсем одни, pomum aureum…

– Это запутанная история, – быстро вставил я, пытаясь перебить супругу, которая еще ничего не знала о моем знании и предположении по поводу турок и Атто. – Я вам потом об этом расскажу.

– Pomum aureum? – спросил Атто, который, конечно же, живо интересовался всем, что происходит во дворце Евгения. – И что же это может означать?

– Город Вену или, быть может, всю империю в целом, – ответила Клоридия, хотя я постоянно бросал на нее злобные взгляды, призывая к молчанию.

– Очень интересно, – заметил Атто. – Я полагаю, нечасто бывает, что можно услышать столь оригинальный способ выражения от турецкого посланника. Здесь могло бы заключаться почти зашифрованное послание.

– Точно! – ответила Клоридия. – Выражение pomum aureumотносится наверняка к Вене, но зачем здесь пояснение, что турки прибыли одни? Кто мог их сопровождать? Чтобы понять это, наверное, нужно знать, откуда происходит это выражение «Золотое яблоко» в отношении Вены.