Варнавский давно перестал обращать внимание на такие мелочи. Да и вообще, подошвы его роскошных ботинок редко касались пыльного московского асфальта. На улице последние лет пять он бывал крайне редко. Машина – кабинет – машина – квартира. Иногда ужин в ресторане или прием. А потом снова машина. К подвижным видам спорта он не был склонен. Повальное увлечение теннисом московской, и не только, элиты его как-то не коснулось. Он предпочитал тихие игры – шахматы, преферанс, иногда, и очень редко, плавание. Так что даже для занятий спортом не приходилось выбираться на открытый воздух.

А дождь – это даже хорошо. Приятно лишний раз почувствовать себя устроенным и защищенным, глядя сверху вниз на вымокших, то и дело забегающих в магазины и телефонные будки прохожих.

Можно сказать, он добился в жизни всего, чего хотел. Матвей Варнавский, всю жизнь любивший деньги и шахматы, в итоге к сорока пяти годам стал председателем и Центробанка, и шахматной федерации.

В кармане пиджака замурлыкал мобильный телефон. Наконец-то.

– Слушаю.

Человек на другом конце провода не представился, но в этом не было необходимости. Варнавский узнал Марфина по голосу.

– Насосная станция взорвана. Результаты реконструкции уничтожены полностью.

– А оборудование?

– Все немецкое оборудование погибло в пожаре.

– Понял, – уныло ответил Варнавский, ничем не выдав своего удовлетворения. Его мобильный телефон, разумеется, не прослушивался, но неизвестно же, с какого аппарата звонит Марфин.

Он дал отбой и вызвал секретаршу. Та вошла, кокетливо покачивая бедрами, обтянутыми вызывающе короткой юбкой, и, раскрыв папку, слегка наклонилась вперед, чтобы сидящему за столом шефу было лучше видно богатое содержимое ее не в меру глубокого декольте. Во взгляде миндалевидных карих глаз читалось обожание, смешанное с готовностью на все.

Леночка, очевидно, была уверена, что на свете очень мало найдется гетеросексуальных мужчин (исключая, конечно, народы Востока и крайнего Севера, у которых свои понятия о красоте), способных устоять перед ее великолепием. А Варнавский упорно не желал вписываться в общую картину, чем подрывал ее жизненные устои. Он поглядывал на ее выпуклости туманным взором, в котором при желании можно было разглядеть только цифры, цифры, цифры…

Но Леночка не сдавалась. Она работала здесь третий месяц, ежедневно атакуя шефа призывными взглядами и поощряющими улыбками.

Сегодня снова не вышло.

– Леночка, что у нас на завтра? – Варнавский опять никак не прореагировал на ее флюиды, хотя Леночке показалось, что он скользнул по ее фигуре чуть более заинтересованно, чем вчера. Хотя, может, это просто показалось.

– В десять заседание правительственной комиссии… – произнесла Леночка как можно более нежно.

«Пожалуй, кое-что на завтра придется отменить, – улыбнулся про себя Варнавский, – странно, что они еще сегодня не подняли шум. Как же, держава влетела на сто миллионов деноминированных рублей…»

– Хорошо, на сегодня вы свободны.

– Я вам точно больше не нужна?.. – многозначительно переспросила секретарша, застенчиво покусывая ровными белыми зубками колпачок авторучки.

– Нет, нет, идите домой, поздно уже, – индифферентно откликнулся Варнавский, склоняясь над своими бумагами.

Леночка, обреченно вздохнув, удалилась.

Конечно, Варнавскому не были чужды простые человеческие наслаждения и ради разнообразия он мог бы закрутить легкий флирт с секретаршей, раз она так уж этого хочет. Но у него на этот счет был свой жизненный принцип: спать только с теми женщинами, которым полностью доверял, или же с совершенно незнакомыми, вероятность последующих неприятностей от которых сводилась к нулю.

Хотя если докапываться до самых корней, то дело было не в ней самой, а именно в ее готовности «на все». Не любил Варнавский эти замашки секретарш. «А вот в Америке, – вдруг подумал Варнавский, – я бы мог на нее в суд подать. Как это у них называется? „Секшуал харассмент“, кажется. Хотя, кто тут кого „харасить“ собрался, это еще разобраться надо».

Отец Матвея был физиком-ядерщиком и погиб на каких-то испытаниях, когда Матвею было семь лет. Но он и до того отца видел нечасто. Тот приходил, когда сын уже спал, а уходил, когда еще не проснулся. Порой месяцами торчал на своих полигонах. Так что утрату Матвей пережил относительно легко. Решил для себя, что отец в долгосрочной командировке.

Мать жутко переживала, особенно оттого, что даже похоронить мужа не дали по-человечески. Режим секретности – так и зарыли где-то в Арзамасе-16. И всю свою нерастраченную любовь выплеснула она на единственного сына. Матвея это тяготило, но материнские надежды он оправдал. Первый в классе, золотая медаль. Сразу же поступил в МГУ. Окончил факультет вычислительной математики и кибернетики. Красный диплом. Блестящие перспективы. Аспирантура.

Там в аспирантуре он встретил девушку своей мечты. Герда Циммельман… Она была немка, но не из поволжских немцев, а настоящая, из ГДР, тоже училась в аспирантуре.