— Нога! — сдавленно крикнула она. — Беги, мне не уйти!

— Молчи, мать твою, черт! — прохрипел Клещ и, взвалив раненую на плечи, поволок к церкви, словно мешок. Он бежал, хотя чуял, что далеко так не уйдет, но все же сумел дотянуть Муравьеву до церкви, где, укрывшись за столбом, дожидался Агап.

— Вон трубка-то! У меня! — сообщил он, но Клеща это не обрадовало.

— Тяни ее в подвал да в подземелье! — приказал Клещ. — Да подалее во тьму, чтоб не сунулись искать. А я уж тут покуда повоюю… Ну, чешись, едрена мать, хрен тамбовский!

Первого поляка, вбежавшего в церковную ограду, Клещ осадил из пистолета. Насмерть сразу не убил, но пуля, попавшая улану в живот, отшвырнула его и заставила, скорчившись, кататься по траве. Двое ответили из-за столбов ограды, пули с визгом отрикошетили от стен храма.

Агап с Надеждой уже спустились в подвал, но Клещ не спешил за ними, опасаясь, что поляки успеют увидеть, куда он скрылся.

Из-за ограды поляки обстреливали дверь церкви, но покуда не высовывались. Несколько пуль ударили в расписную штукатурку свода, выщербив глаз на лике Иисуса. Мерзкое мяуканье, словно кошачий коготь, рвануло по нервам.

«Эх, дверь-то узковата! — подумал Клещ. — Не угляжу! Обойдут, чертовы ляхи!»

И накаркал!

Сзади из окна грохнул выстрел. Пистолетная пуля словно сдула с седой головы шапку, дюйма не хватило, чтоб зацепить. Клещ отскочил за столб.

От удара приклада с лязгом распахнулись решетчатые ставни, зазвенело, вылетая, стекло, выстрелы грянули и от двери, и от окна. В подземный ход Клещ добежать бы уже не смог — изрешетили бы всего. А заряженного оружия было только два ствола: в пистолете еще была пуля да картечный заряд в Надеждином мушкетоне. И еще — сабля, нож да кнут с «дудочкой».

— Москаль, выходи! — крикнули от окна.

Клеща им видно не было: высунуться боялись, палили наугад. Столб прикрывал надежно, вместе с тем незаметно подобраться ни с какой стороны было невозможно. А пулю свою никто из поляков получать не спешил. Ругались, орали, но стрелять не стреляли, тоже берегли заряды.

Внезапно громкий, чужой, но странно знакомый голос крикнул:

— Напшуд! Огня! — Грянул залп, все пространство окуталось дымом, и Клещ, мгновенно сообразив, что имеет мизерный, но шанс, бросился к двери, спустив курок мушкетона и обдав целую группу улан картечью величиной с крупный горох.

Точно рассчитал старый: нечем им было стрелять после устрашающего, но никчемного залпа, С размаху метнув мушкетон, как городошную биту, в какие-то усатые рожи, Клещ совершил такой скачок, что многие опять подумали о нечистой силе. Он очутился на крыльце перед ошалелым молодым уланом-коноводом. Сабля в руке Клеща взметнулась, кроваво сверкнула в отсветах московских зарев и полоснула улана по шее. Тонка была шея — голова как яблоко скатилась. Вот оно, стремя! Гей, ги-ги-ги-и-и!

Конь оказался норовист, но сразу почуял, что попал в крепкие шенкеля. Стар был Клещ и давненько в седло не садился, но куда ж ему от своего казачьего урожденья деться! Свистнувшие мимо конской и Клещевой голов пули улетели куда-то к штабному особняку, а Клещ уже выскочил на улицу и, взгрев коня сабельным фухтелем по крупу, с клинком в руке помчался мимо фур и зарядных ящиков, мимо обалдевших и шарахнувшихся в разные стороны поляков и вестфальцев.

Клещ беспрепятственно промчался через весь сад и, перескочив невысокий забор, погнал коня по узкому проулку. Здесь не было иноземцев, но то, что по пятам идет погоня, Клещ знал. Нужно скакать вниз, под горку, миновать пару тупиков и закоулков, а затем пустить коня на волю, а самому сигануть в заброшенный колодец…

Но разъяренные уланы вылетели в проулок куда раньше, чем ожидал Клещ. «Пах! Пах!» — грянули выстрелы. Пуля ударила коню в круп, он взбрыкнул, но Клещ усидел в седле.

«Теперь не уйти!» — просверлило мозг. Конь сбился с галопа, захромал, а сзади, гикая, неслись уланы.

— Э-эх-ма! — каким-то диким усилием вырвал Клещ себя из седла, вцепившись в нависавшую над проулком толстую ветвь липы. Он выжался вверх, ветвь спружинила, пригнулась, и головной улан, не успев ни сдержать коня, ни убрать голову, треснулся об нее лбом и вылетел из седла. Клещ с саблей в зубах перешагнул по ветви в гущу кроны, где старая липа делилась на три ствола, и, вырвав из-за кушака пистолет с последним зарядом, в упор сразил еще одного улана, который, осадив коня и встав на седло, пытался уцепиться за ветвь. В следующее мгновение Клещ прыгнул с двухсаженной высоты в сад, за забор, и, напрягая силы, побежал прочь от проулка.

Констанцы — он был последним из преследователей Клеща — услышал из-за забора удаляющийся топот и хруст, накинул поводья на забор, вырвал ноги из стремян, оттолкнулся от седла и перемахнул в сад. Клещ бежал через сад наискосок, потому что вправо слышалась уже ругань пеших улан, ломившихся через заборы со стороны церкви. Сзади, от проулка, тоже слышалось топотание ног и тяжкое дыхание. Жалел Клещ, что ненароком расстрелял все заряды. «Должна же тут быть дыра!» — припоминал Клещ. Ну-ка, в нее, родимую, да доской задвинуть. Поляк враз не найдет, забегает али начнет перелезать — ан Клещ-то и отбежит подалее…